Так, к женихам обратяся, сказал им Ктесипп многобуйный: «Выслушать слово мое вас, товарищи, я приглашаю: Мяса, как следует, добрую часть со стола получил уж Этот старик — и весьма б непохвально, неправедно было, Если б гостей Телемаховых кто их участка лишал здесь. Я ж и свою для него приготовил подачу, чтоб мог он Что-нибудь дать за купанье рабыне иль должный подарок Сделать кому из рабов, в Одиссеевом доме живущих». Тут он, схвативши коровью, в корзине лежавшую ногу, Сильно ее в Одиссея швырнул; Одиссей, отклонивши Голову вбок, избежал от удара; и страшной улыбкой Стиснул он губы; нога ж, пролетевши, ударила в стену. Грозно взглянув на Ктесиппа, сказал Телемах раздраженный: «Будь благодарен Зевесу, Ктесипп, что удар не коснулся Твой головы чужеземца: он сам от него отклонился; Иначе острым копьем повернее в тебя бы попал я; Стал бы не брак для тебя — погребенье отец твой готовить. Всем говорю вам: отныне себе непристойных поступков В доме моем позволять вы не смейте; уж я не ребенок, Все уж теперь понимаю; все знаю, что надобно делать. Правда, еще принужден я свидетелем быть терпеливым Здесь истребленья баранов, и коз, и вина, и богатых Наших запасов, — я с целой толпою один не управлюсь; Новых обид мне, однако, я вам не советую делать; Если ж намеренье ваше меня умертвить, то, конечно, Будет пристойней, чтоб, в доме моем пораженный, я встретил Смерть там, чем зрителем был беззаконных поступков и видел, Как обижают моих в нем гостей, как рабынь принуждают Злым угождать вожделеньям в священных обителях царских». Так он сказал; все кругом неподвижно хранили молчанье. Но Агелай, сын Дамасторов, так отвечал напоследок: «Правду сказал он, друзья; на разумное слово такое Вы не должны отвечать оскорбленьем; не трогайте боле Старого странника; также оставьте в покое и прочих Слуг, обитающих в доме Лаэртова славного сына. Я ж Телемаху и матери светлой его дружелюбно Добрый и, верно, самим им угодный совет предложу здесь: В сердце своем вы доныне питали надежду, что боги, Вашим молитвам внимая, домой возвратят Одиссея; Было доныне и нам невозможно на медленность вашу Сетовать, так поступать вам советовал здравый рассудок (Мог после брака внезапно в свой дом Одиссей возвратиться); Ныне ж сомнения нет нам: мы знаем, что он невозвратен. Матери умной своей ты теперь, Телемах благородный, Должен сказать, чтоб меж нами того, кто щедрей на подарки, Выбрала. Будешь тогда ты свободно в отеческом доме Жить; а она о другом уж хозяйстве заботиться станет». Кротко ему отвечал рассудительный сын Одиссеев: «Нет, Агелай, я Зевесом-отцом и судьбой Одиссея (Что бы с ним ни было: жив ли, погиб ли) клянусь перед всеми Вами, что матери в брак не мешаю вступить, что напротив, Сам убеждаю ее по желанию выбрать, и много Дам ей подарков; но из дома выслать ее по неволе Я и помыслить не смею — то Зевсу не будет угодно». Так говорил Телемах. В женихах несказанный Афина Смех пробудила, их сердце смутив и рассудок расстроив. Дико они хохотали; и, лицами вдруг изменившись, Ели сырое, кровавое мясо; глаза их слезами Все затуманились; сердце их тяжкой заныло тоскою. Феоклимен богоравный тогда поднялся и сказал им: «Вы, злополучные, горе вам! Горе! Невидимы стали Головы ваши во мгле и невидимы ваши колена; Слышен мне стон ваш, слезами обрызганы ваши ланиты. Стены, я вижу, в крови; с потолочных бежит перекладин Кровь; привиденьями, в бездну Эреба бегущими, полны Сени и двор, и на солнце небесное, вижу я, всходит Страшная тень, и под ней вся земля покрывается мраком». Так он сказал им. Безумно они хохотать продолжали. Тут говорить женихам Евримах, сын Полибиев, начал: «Видно, что этот, друзья, чужеземец в уме помешался; На площадь должно его проводить нам, пусть выйдет на свежий Воздух, когда уж ему так ужасно темно здесь в палате». Феоклимен богоравный сказал, обратись к Евримаху: «Нет, Евримах, в провожатых твоих не имею я нужды; Две есть ноги у меня, и глаза есть и уши; рассудок Мой не расстроен, и память свою я еще не утратил. Сам убегу я отсюда; я к вам подходящую быстро Слышу беду; ни один от нее не уйдет; не избегнет Силы ее никоторый из вас, святотатцев, губящих Дом Одиссеев и в нем беззаконного много творящих». Так он сказал, и, поспешно палату покинув, к Пирею Прямо пошел, и Пиреем был с прежнею ласкою принят. Тою порой, поглядевши с насмешкой один на другого, Начали все Телемаха дразнить женихи, над гостями Дома его издеваясь, и так говорили иные: «Друг Телемах, на отбор негодяи тебя посещают; Прежде вот этот нечистый пожаловал в дом твой бродяга, Хищник обеденных крох, ни в какую работу не годный, Слабый, гнилой старичишка, земли бесполезное бремя; Гость же другой помешался и начал беспутно пророчить. Выслушай лучше наш добрый совет, Телемах многомудрый: Дай нам твоих благородных гостей на корабль крутобокий Бросить, к сикелам отвезть и продать за хорошие деньги». Так говорили они; Телемах, их словам не внимавший, Молча смотрел на отца, дожидаясь спокойно, чтоб подал Знак он, когда начинать с беззаконною шайкой расправу. В горнице ближней на креслах богатых в то время сидела Многоразумная старца Икария дочь Пенелопа; Было ей слышно все то, что в собранье гостей говорилось.
