Все признали разумность доводов и еще раз выпили за здоровье мисс Мак-Картри, самой отважной шотландки во всей Горной стране.
Миссис Плери, миссис Фрейзер и миссис Шарп со злобным удовольствием сообщили миссис Мак-Грю, что, проходя мимо открытой двери «Гордого Горца», видели ее Уильяма, без зазрения совести возглашавшего тосты за здравие мисс Мак-Картри, а та, бесстыдно сидя среди мужчин, вела себя так, будто председательствует на митинге. От ярости Элизабет Мак-Грю так прикусила губу, что во рту появился вкус крови.
– Пусть только этот подонок вернется, и он у меня… – пронзительно заверещала она и умолкла, не в силах побороть душившую ее злобу.
Миссис Фрейзер толкнула локтем миссис Плери, а та – миссис Шарп: в дверном проеме неожиданно нарисовалась фигура бакалейщика. Элизабет при виде супруга глухо зарычала, словно готовая броситься на добычу львица, и, налетев на Уильяма, бешено встряхнула его за грудки.
– Дрянь! Предатель! Папист! Пьяница!
– На вашем месте, миссис Мак-Грю, я бы убрал руки! – бесстрастно заметил Уильям.
Но Элизабет пришла в такое исступление, что уже совсем не владела собой.
– Да, сейчас уберу, – заорала она, – но только затем, чтобы съездить вам по физиономии!
И Элизабет отвесила оплеуху тому, кого Господь дал ей в супруги. Старые сплетницы сбились испуганной стайкой, и у всех трех пересохло во рту. Уильям не шелохнулся, а его жена, осознав всю гнусность своего поступка, вдруг растерянно замерла.
– Вы сами на это нарывались, Мак-Грю, – смущенно заметила бакалейщица, пытаясь выйти из положения.
– По-вашему, это достаточно серьезное основание?
Уильям все еще пребывал под впечатлением урока, полученного от Теда Булита, и потому сходу задал жене единственную трепку за всю его жизнь. На глазах у миссис Плери, миссис Фрэйзер и миссис Шарп растрепанная Элизабет, рыдая, с трудом поднялась на ноги и, как только Мак-Грю приказал ей: «А теперь отправляйтесь мыть погреба!», – покорно побежала исполнять волю супруга. Тогда Уильям повернулся к дрожащим, как осиновый лист, трем покупательницам и торжествующе улыбнулся:
– А вам, сударыни, чем могу служить?
Разгоряченная триумфом в «Гордом Горце», Иможен вернулась домой в полной эйфории. Разумеется, она никогда не чувствовала себя старой, но с тех пор, как вернулась в Каллендер, ощутимо помолодела. Сейчас мисс Мак-Картри ощушала себя исключительной личностью, без чьих неоценимых услуг королеве вряд ли удалось бы сохранить корону. С легким стыдом она вспоминала, как едва не бросила на произвол судьбы беднягу Гастингса. Да разве ему найти убийцу Джона Мортона без Иможен Мак-Картри? С ее точки зрения, подвергать себя всякого рода опасностям в отместку за совершенно постороннего человека, и к тому же англичанина выглядело на редкость благородно.
Иможен, особа крепкого сложения, не довольствовалась той почти эфемерной пищей, к которой привыкли особы ее пола, а потому с легкой душой погрузила ложку в густой суп из капусты и картофеля, приготовленный ею перед уходом и носящий странное название «колкэннон». Осторожности ради мисс Мак-Картри завершила трапезу чашечкой простокваши, щедро сдобренной ромом. Рецепт этого напитка, называемого «джинкет», Иможен получила от одной из коллег, когда та пригласила ее на выходные к себе на родину, в Девон. Быстро покончив с посудой, шотландка удобно расположилась в любимом кресле. Неподалеку (исключительно для пользы пищеварения) она поставила рюмочку виски и тут же погрузилась в блаженный сон. Но, должно быть, мисс Мак-Картри слишком торопливо ела «колкэннон», ибо виделись ей сплошные кошмары. То Арчибальд Мак-Клостоу предавал Роберта Брюса накануне битвы при Баннокберне, перейдя вместе со своим отрядом кавалерии на сторону англичан, причем среди изменников Иможен узнавала знакомые лица Джефферсона Мак-Пантиша, Гарри Лоудена и, как ни странно, переодетых мужчинами Маргарет Булит и Элизабет Мак-Грю. А вокруг шотландского героя собрались капитан Мак- Картри, Сэмюель Тайлер, Тед Булит, Уильям Мак-Грю, Питер Конвей и, что уж совсем непонятно, – Джон Мортон. Иможен вздрогнула и проснулась как раз в ту минуту, когда Мортон упал, сраженный ударом противника, чье лицо ей так и не удалось разглядеть. Дабы немного прояснить мысли и вернуться в XX век, мисс Мак-Картри допила виски и умылась холодной водой. Выходя из ванной, она чувствовала, что вновь готова к любым сражениям.
Однако, едва оказавшись за калиткой, Иможен вообразила, будто подвергается смертельной опасности. Если Гастингс не ошибся, убийца не может оставить ее в живых, поскольку мисс Мак-Картри – непрестанная угроза его собственной безопасности. Можно быть шотландкой и к тому же на редкость мужественной женщиной и при этом без особого восторга думать, что в любую минуту тебе в спину угодит пуля или вонзится кинжал, а то и на голову опустится некий тяжелый предмет. На долю секунды у Иможен опустились руки. Она с нежностью вспомнила лондонскую квартиру, кабинет в Адмиралтействе, где, листая досье, провела так много приятных часов, но почти тотчас рассердилась на себя за подобную распущенность и, призвав на помощь Роберта Брюса, своего отца и Дугласа (ибо все трое ждали, что Иможен окажется достойной их памяти), бодрым шагом отправилась на прогулку, которая, коли так судил Господь, вполне могла стать для нее последней.
Мисс Мак-Картри, отвечая на многочисленные приветствия, прошла из конца в конец весь Каллендер, свернула на дорогу в Килмахог и принялась бродить наугад по берегам озера Веннахар, решив, что местность здесь достаточно пустынна и убийца, возможно, попытается привести в исполнение свои темные замыслы. Всю дорогу Иможен отчаянно хотелось обернуться и проверить, действительно ли инспектор, как обещал, не спускает с нее глаз. Но вообще-то, мисс Мак-Картри полностью доверяла Гастингсу – во-первых, он шотландец, а во-вторых, кто-кто, а инспектор СИД должен быть профессионалом! Кроме того, здравый смысл подсказывал, что, если, обернувшись, она разглядела бы полицейского, его непременно заметил бы и убийца, а тогда прогулка совершенно теряла смысл.
С легкой грустью Иможен остановилась там, где три года назад чуть не погибла. Вспомнила она и как отчаянно боялась инспектора Дугласа Скиннера, тогда еще не зная, ни кто он такой на самом деле, ни что он приставлен к ней ангелом-хранителем. Милый Дуглас… Иможен была бы счастлива с ним, ибо инспектор ни в чем не стал бы перечить жене…
Но время шло, а ничего не происходило. Мисс Мак-Картри уже не терпелось пустить в ход револьвер, лежавший в сумочке. Казалось, сам воздух гор настраивает ее на воинственный лад, а лондонский, наоборот, убаюкивает, усыпляет… Иможен что-то беспокоило, хотя она никак не могла сообразить, что именно… похоже, забыла о чем-то сказать Гастингсу. Но о чем?
До самой темноты мисс Мак-Картри бродила в самых отдаленных и безлюдных местах, но на нее так никто и не напал. Втайне шотландка немного досадовала, не зная, хватит ли у нее мужества проделать нечто подобное завтра. Не говоря уже о том, что ожидание неприятности – всегда мучительнее ее самой.
Дома мисс Мак-Картри решила пораньше лечь спать. Она уже начала раздеваться, но неожиданно вспомнила, что хотела сказать Гастингсу и совершенно запамятовала: Мортон видел свой призрак во плоти три года назад в Мэрипорте. Не раздумывая, мисс Мак-Картри снова застегнула пуговицы и помчалась к дому миссис Джеффри, где рассчитывала найти инспектора.
Однако через несколько минут Иможен сделала крайне неприятное открытие: она оставила револьвер дома. И в тот же миг ее посетила еще более страшная мысль – выйдя из дома ночью, нечего даже надеяться на чью-либо защиту! Иможен стало страшно, и она замерла, не в силах сделать больше ни шагу. Первые дома Каллендера стояли всего в нескольких сотнях ярдов впереди, но мисс Мак-Картри так растерялась, что теперь жаждала только одного – поскорее вернуться домой. Она развернулась и опрометью побежала обратно. По воле случая Сэмюель Тайлер, совершая последний обход, издали увидел высокую фигуру Иможен и, несколько изумленный ее внезапным бегством, решил пойти следом, но на почтительном расстоянии.
Шотландка, не подозревая, что констебль неподалеку, испуганно вглядывалась и вслушивалась в ночь. Каждый куст казался замаскированным убийцей, каждый шорох ветра – эхом шагов. И сколько Иможен ни призывала тени отца, Роберта Брюса и Дугласа, ей так и не удавалось восстановить душевное равновесие. В полной панике она мчалась, вскрикивая на бегу, как спринтер, и с облегчением перевела дух,
