Гарофани стало стыдно, но он не знал, как отступить с честью.
– Поставь себя на мое место, Серафина! Я лежу чуть ли не на смертном одре и вдруг слышу, как этот тип нашептывает тебе…
– Он разговаривал не со мной…
– А с кем же тогда?
– С другой… исчезнувшей много лет назад… ты тоже знал ее, Марио, но давно позабыл об этом.
Гарофани никак не мог взять в толк, о чем говорит жена, но необычные интонации ее голоса так растрогали его, что добряк едва не расплакался.
– Я… я прошу у тебя прощения, Серафина.
Взглянув на толстую добродушную физиономию своего не слишком проницательного супруга, Серафина глубоко вздохнула, и этот вздох отогнал прочь воспоминания о минувшем.
– Ах ты дурень! Неужто вообразил, будто я могу бросить малышей?
Успокоившись, Марио разом позабыл и о своих волнениях, и о вспышке гнева. Он повернулся к Риго.
– Раз ты пришел не для того, чтобы любезничать с моей женой, то зачем?
– Из-за Рокко.
Серафина инстинктивно пододвинулась к мужу. Перед лицом опасности они должны быть рядом, плечом к плечу.
– По-моему, это чертовски странная смерть, – продолжал полицейский.
– Как любое убийство – ни больше ни меньше.
– Рокко… был славным малым… У него не было врагов… Почему же его убили?
– Не знаю…
– И все же Рокко прикончили… В Генуе… Кстати, кой черт его туда понес?
– Рокко нашел работу.
– Работу? В Генуе? Он что, поссорился с Джельсоминой?
– Нет.
– И все же решил оставить ее в Неаполе?
– По правде говоря, Джельсомина собиралась приехать к нему… позже…
– А как насчет Альдо? Ему тоже вздумалось уехать из Неаполя?
– Дети всегда поступают по-своему, Риго. Альдо теперь взрослый мужчина. И больше не спрашивает у нас разрешения.
Инспектор, до сих пор задававший вопросы потупив глаза, неожиданно поднял голову и пристально посмотрел на Марио:
– Может, все-таки скажешь правду?
– Рокко убили, а почему – я понятия не имею, вот тебе и вся правда.
– Нет, Марио, это совсем не так, и ты прекрасно знаешь об этом!
– Ошибаешься! Скажи, Серафина.
– Не заставляй свою жену лгать!
– Ты начинаешь здорово действовать мне на нервы, Риго!
– Такая уж у меня работа – теребить тех, у кого совесть нечиста.
– Отвратительное занятие. Вечно искать, вынюхивать!
– Как твои дети сейчас на улицах старого города?
– Что ты болтаешь?
– Сегодня с утра они бродят повсюду и задают странные вопросы. Так что это за тип, которого ты велел им найти?
– Делай так же, как мои дети, – ищи!
– Не премину, Марио, и можешь мне поверить, уж я-то найду!
Джованни торговал пиццей ничуть не менее бойко, чем его тесть. Однако опыта Марио ему явно не хватало. (Желая подогреть товар, он слишком сильно зажигал горелку, старик же всегда проделывал это так ловко, что вызывал ликующие крики клиентов.) Зато на Джованни было приятнее смотреть… Он был весел, красив, а женщинам умел отпускать такие комплименты, что у них аж теплело на сердце, – короче, все это изгоняло сожаления по поводу отсутствия папаши Гарофани. В полдень, когда все разошлись по домам, Джованни задумчиво сидел, откусывая по кусочку пиццу и запивая ее теплым вином. По правде говоря, он отчаянно скучал и желал тестю поскорее подняться на ноги и вновь заняться коммерцией. У него, Джованни, не было ни малейшего призвания к ремеслу торговца пиццей, как, впрочем, и к любому другому. Что ему нравилось? Приключения, всякие неожиданности… Вот почему, наслушавшись рассказов, по большей части вымышленных, Джованни решил, что Америка, готовая принять в объятия всех, кто хочет преуспеть, – единственное место в мире, где он без особых хлопот разбогатеет. Много лет Джованни жил этой мечтой. Женитьба на Лауретте, казалось, положила конец честолюбивым планам молодого человека, но в конце концов ему удалось увлечь жену той же химерой, и каждую ночь, прежде чем заснуть у себя на циновке, они строили планы на будущее, золотя и расцвечивая его в зависимости от настроя и игры воображения. В три часа, окончив сиесту в тени гостеприимного дома, Джованни вернулся к своей торговле, проникаясь все более глубоким отвращением к пицце. Поэтому, увидев Альдо, парень очень обрадовался.
– Ну наконец-то!
– Как торговля? Справляешься?
– Неплохо. А ты? Нагулялся со своей англичанкой?
– Да, только что проводил ее в гостиницу.
– Это правда, что ты чуть не устроил драку у Луиджи?
– Быстро же распространяются слухи! Какой-то идиот позволил себе высказать бог знает чего…
– Об англичанке?
– Да.
– Ты сильно ее любишь?
– Да.
– А она?
– О, хватит об этом, ладно? У нас есть заботы поважнее. Время, данное Синьори, истекает…
– Ты боишься Синьори, Альдо? – спросил, понизив голос, Джованни.
– Да… из-за домашних. Синьори всемогущи! Ах, если бы у меня сейчас голова была на месте! На Марио рассчитывать почти нечего, а Дино вообще не желает ни во что вмешиваться.
– Дино влюблен в Джельсомину.
– А, ты тоже заметил!
– Само бросается в глаза.
– Ну и что? Разве любовь – причина оставлять нас в беде?
– Возможно…
– Что ты болтаешь?
Джованни казался смущенным, но, немного поколебавшись, он все же решил высказаться до конца:
– Послушай, Альдо, с тех пор, как ты сказал, что это неаполитанцы подстроили вам западню, мне не дает покоя одна мысль. Может, конечно, и глупость, но я не могу от нее избавиться.
– Выкладывай.
– Синьори используют лишь очень надежных людей, тех, кто не способен на предательство. Согласен?
– Да, продолжай.
– Если ты признаешь, что измена исходит не от Синьори, значит, неизбежно подгадил кто-то из наших.
Вопреки ожиданиям Джованни, Альдо не выказал никакого возмущения.
– Я рад, что ты доверился мне, Джованни. Понимаешь, я сам думаю так же, но постоянно натыкаюсь на стену. Никто из нас не способен убить, тем более Рокко, ради каких-то брильянтов!
