Тарчинини выгнала из гостиной детей, продолжавших спорить, а комиссар закончил речь, из которой никто не уловил ни слова, что не помешало Пирсону обнять его, уверяя, что он самый расчудесный чертов старый дружище, какого ему когда-либо случалось видеть. Синьора Тарчинини благополучно сделала обществу реверанс, заверив, что на стол будет подано через несколько минут. По уходе хозяйки наступило молчание, тем более странное после недавнего шума. Взяв Валерию за руку, Сайрус А. Вильям усадил ее:
– I'm sorry, darling...[46]
Она подозрительно посмотрела на него:
– Is it true, Cyrus?[47]
– I swear it![48]
Удовлетворенная, она придвинулась и склонила голову на плечо жениха. Хлопнув по колену комиссара с такой силой, что чуть не сшиб его со стула, Пирсон указал на молодых людей и сентенциозно провозгласил:
– Touching for a father![49]
И, чтоб успокоить взволнованные чувства, вылил в свой стакан остатки maraschino из второй бутылки. Что касается Тарчинини, он не мог отделаться от мысли, что у его друга Билла не такой уж хороший вкус.
По-прежнему хлопотливая, но сменившая халат на черное платье, появилась синьора Тарчинини во главе своих отпрысков, на сей раз одетых.
– Синьора, синьоры, идемте за стол! Джульетта, неси закуски!
Все поднялись, и вошла Джульетта, неся поднос, на котором всевозможные угощения сверкали всеми цветами. Едва комиссар начал:
– Позвольте представить вам мою старшую дочь Джульетту...
...как та, вскрикнув, уронила поднос, а Сайрус А. Вильям, оставив Валерию, заорал:
– Джульетта!
В едином порыве, выдававшем давнюю привычку, дети кинулись на рассыпанное кушанье. Синьора Тарчинини трагически молила небеса срочно ликвидировать бедствие, происшедшее по недосмотру святых, а Валерия Пирсон снова оказалась во власти кошмара, грозившего помрачить ее рассудок. Ошеломленные, не понимая ровным счетом ничего, Ромео и Мэтью Д. Овид смотрели, как Джульетта и Лекок пали друг другу в объятия, потом девушка вырвалась и убежала, между тем как Сайрус А. Вильям, опомнившись, спрашивал себя, что теперь будет. Все произошло очень просто. Валерия решительно направилась к двери. В страшном замешательстве ее жених сделал безнадежную попытку:
– Val...let me explain to you...[50]
Она обернулась с порога:
– Cyrus! If tomorrow you are not at the airfield, I will never see you again! [51]
После ухода мисс Пирсон вновь воцарилось некое кажущееся спокойствие, подобное тому, какое, по рассказам моряков, бывает в центре тайфуна. Тарчинини нарушил молчание:
– А теперь, Билл, не объясните ли вы нам, что это значит?
– Это была Джульетта!
– Не кажется ли вам, Билл, что я это и без вас знаю? Вообразите, я знаком со своей дочерью уже девятнадцать лет, а вот откуда ее знаете вы?
Тут зазвонил телефон, прервав объяснение. Комиссар взял трубку и стал слушать. По его лицу остальные поняли, что новости важные.
– Хорошо... Когда?.. Прекрасно... Срочно вышлите сюда машину... а вы ступайте ко мне в контору...
Тарчинини повесил трубку и оставался некоторое время в раздумье, потом сказал голосом, который Лекок едва узнал:
– Все, Билл... Вы сможете вернуться в Бостон со спокойной совестью: дело Росси-Маттеини практически закончено. Хотите присутствовать при финале?
– Еще бы!
– Тогда идемте.
Друзья двинулись к выходу, но синьора Тарчинини преградила мужу дорогу:
– А мой обед?
– Съешь его сама!
Она трагическим жестом указала на спящего Пирсона:
– А с ним что делать? Скажешь, тоже съесть?
Комиссар подумал и, приняв решение, приказал:
– Билл, помогите мне. По дороге мы сдадим его швейцару отеля.
Хранительница домашнего очага, плоды долгих усилий которой в один миг разрушены капризом богов, – синьора Тарчинини, словно живая статуя укора, смотрела, как спускаются по лестнице Ромео и его американский друг, поддерживая под руки Пирсона, заливающегося райским смехом.
Отделавшись от папаши Валерии, комиссар велел полицейскому шоферу ехать на Stazione Porta Nuova. Лекок попросил объяснений:
