свои намерения.
– А после того вечера вы еще встречались с этой Дженни?
– Каждый или почти каждый день.
– В Веттштейнпарке?
– И там, и в Инселипарке, и в Весемлинвальди. А как-то в воскресенье мы ездили на склоны Сонненберга.
– Ив конце концов она назвала вам свою фамилию?
– Да, Дженни Йост.
– А ее адрес?
– Мюльматтштрассе, сто двадцать шесть.
– И Дженни по-прежнему хотела выйти за вас замуж?
– Да, господин председательствующий.
– И она представила вас родным?
– Нет, ваша честь.
– Почему?
– Дженни не очень с ними ладила.
– А вы заходили за ней на работу?
– Нет, господин судья.
– Но разве это не было бы естественно?
– Дженни не хотелось, чтобы о нашей тайне кто-нибудь узнал.
– Весьма романтично… Но почему же вы не упрекнули свою коллегу Аннетту Шар за такой неблаговидный поступок, как чтение чужих писем, а уж тем более – за то, что она потом выболтала все Херлеманну?
– Дженни уговорила меня не делать этого, опасаясь новых насмешек.
– Когда вы видели Дженни в последний раз?
– Накануне того дня, когда меня арестовали. – Где?
– В Веттштейнпарке.
– Вы можете сесть. Прежде, чем я разрешу обвинителю допросить арестованного, мне бы хотелось сообщить господам присяжным, что, невзирая на все наши усилия, никаких следов особы по имени Дженни Йост обнаружить так и не удалось. Директриса фирмы «Лауретта и Агнес» заявила, что в ее ателье никогда не было такой служащей. Все девушки, работающие там, любезно согласились явиться на опознание, но ни в одной из них Людовик Сенталло не признал Дженни Йост. Наконец, добавлю, что на Мюльматтштрассе нет дома номер сто двадцать шесть.
Третий присяжный поднял руку.
– Да, господин третий присяжный?
– Господин председательствующий, я по-прежнему ничего не понимаю. Сначала нам сказали, что эта Дженни – вымышленное лицо, персонаж дурацкой шутки, а теперь обвиняемый описывает ее как вполне реальную девушку. А потому мы бы хотели знать: существует эта Дженни или нет?…
– Представьте себе, господин третий присяжный, что целью настоящего процесса и является либо признать существование Дженни Йост реальным фактом, либо доказать, что эта особа – плод воображения. Ибо, как вы увидите в дальнейшем, вся защита обвиняемого строится на том, что Дженни Йост существует. Стало быть, прошу вас немного потерпеть. Итак, ваши вопросы, господин помощник прокурора.
– С вашего разрешения, господин председательствующий, я бы хотел вызвать свидетелей, непосредственно упомянутых Сенталло. Я имею в виду Аннетту Шар, Ферди Херлеманна и Армена Феннера.
– Согласен. Секретарь, вызовите сюда мадемуазель Аннетту Шар.
Аннетта Шар, особа лет двадцати пяти, элегантно, хотя и несколько вульгарно одетая, вошла, сильно раскачивая бедрами. Появление ее не прошло незамеченным. Мужчины, присутствовавшие на заседании, сочли ее если и не красивой, то по крайней мере достаточно привлекательной. Зато женщины дружно осудили. Как только свидетельница назвала имя и фамилию и присягнула, что готова отвечать без ненависти или пристрастия, Арнольд Оскар приступил к допросу:
– Фрейлейн Аннстта Шар, вы работаете в банке Линденманн машинисткой-стенографисткой?
– Уже пять лет, Ваша честь.
– Вы знакомы с обвиняемым, господином Людовиком Сенталло?
– Он был моим коллегой, Ваша честь.
– Среди ваших подруг есть девушка по имени Дженни Йост?
– Нет, господин судья.
– Приходилось ли вам в то или иное время передавать обвиняемому письмо от какой-нибудь знакомой?
– Нет, господин председательствующий, и я сомневаюсь, чтобы у нас с Сенталло вообще могли быть общие знакомые.
Мэтр Ремпье счел нужным вмешаться:
– Увидев и послушав вас, фрейлейн, я могу лишь поздравить своего клиента с этим обстоятельством!
Прежде, чем оторопевшая от столь неожиданного нападения Аннетт пришла в себя, помощник прокурора поспешил ей на помощь:
– Я не позволю, чтобы подобными грязными инсинуациями пытались дискредитировать свидетелей обвинения!
– Не моя вина, господин помощник прокурора, что ваши свидетели имеют столь сомнительный вид!
Однако Аннетта Шар, уже успевшая прийти в себя, набросилась на мэтра Ремпье:
– Нет, поглядите, это надо ж, какой наглец!
Председательствующий в очередной раз призвал всех к порядку.
– Я ни в коем случае не могу допустить, чтобы настоящее разбирательство превращали в базар. И это касается всех присутствующих! Итак, фрейлейн Шар, вы решительно отрицаете, что знакомы с Дженни Йост и когда-либо передавали от нее письмо обвиняемому?
– Да, господин председательствующий.
– У вас нет вопросов, мэтр? А у вас, господин помощник прокурора? В таком случае, благодарю вас, фрейлейн. Введите господина Херлеманна.
Ферди уже ничуть не напоминал того жизнерадостного остряка, которым так восхищались приятели. Казалось, сама обстановка суда действует на него угнетающе.
– Господин Ферди Херлеманн, я считаю своим долгом поставить вас в известность, что суд глубоко порицает глупую шутку, которую вы позволили себе по отношению к своему коллеге – я имею в виду обвиняемого.
– Я и сам искренне сожалею о ней, господин судья… И, знай я заранее, что три месяца проваляюсь в больнице да еще потеряю работу…
– Не надейтесь разжалобить суд, господин Херлеманн. Но вернемся к тому, что интересует господ присяжных. Откуда взялось письмо, подписанное именем Дженни, которое официант Армен Феннер передал обвиняемому?
– Я сам написал его, изменив почерк, господин судья.
– Вы сочиняли письмо при свидетелях?
– Да, господин судья, при своих коллегах Фельмане и Люнгенбюле.
– Мадемуазель Шар когда-нибудь показывала вам письмо от своей подруги, которое она должна была передать обвиняемому?
– Нет, господин председательствующий.
Свидетелю пришлось выслушать несколько весьма суровых замечаний от мэтра Ремпье (помощник прокурора, чувствуя враждебность аудитории к Херлеманну, не посмел вмешаться), и после этого Ферди отпустили на все четыре стороны. Вызванные после него господа Фельман и Люнгенбюль подтвердили, что письмо с подписью «Дженни» писалось у них на глазах, а Люнгенбюль даже припомнил, что имя
