милански».
Если бы через час какой-нибудь прохожий заглянул в окно, то ни за что бы не поверил, что эти толстые мужчина и женщина знакомы всего несколько часов. Сидя за столом напротив друг друга, они поглощали еду с благочестивым старанием истинных гурманов. Их пухлые физиономии выражали блаженство. Оттолкнув пустую тарелку, Бутафочи заявил:
– В жизни не пробовал лучшего минестроне!
– Что вы скажете насчет стаканчика граппы?
– Скажу, что это очень кстати!
Феличиана достала из буфета длинную бутылку. Они выпили, закрыв от удовольствия глаза. Данте со вздохом поставил стакан.
– Замечательно.
Они немного помолчали, переваривая пищу. Вкусная еда располагала к оптимизму. Комиссар с грустью произнес:
– Если бы моя Леонтина была жива, я пригласил бы вас в Фоджу отведать ее «стуфаттино а ля романа». Она прекрасно готовила это блюдо.
– Вы давно потеряли вашу жену?
– Два года назад. Не знаю, зачем я вам это рассказываю… но у меня такое ощущение, что я выпал из нормального течения жизни, по крайней мере моей жизни в Фодже. Я в Страмолетто всего несколько часов, а мне кажется, что я всю жизнь знаком с Аттилио Капелляро, его сыном и женой… Я знаю Марио и его вечные угрызения совести. И древнего человека в красной рубахе, живущего одновременно в двух мирах. И этого странного карабинера… Кстати, что это за несчастье, о котором все говорят и которое служит ему оправданием для уклонения от военной службы?
– Любовная история.
– Естественно. Иное объяснение меня бы разочаровало.
– Джузеппе появился здесь пять – шесть лет назад. Он прибыл из деревни Абруцес, что около Сульмоны. Там он полюбил одну девушку, которая отвечала ему взаимностью. Но они оба были очень бедны. Джузеппе поступил на военную службу и уехал в Африку. Вернувшись, он узнал, что его невеста, чтобы спасти свою семью от голодной смерти, вышла замуж за богатого человека. Затем она с мужем уехала из деревни. Вскоре и Джузеппе покинул родные места. Он стал карабинером и попросил место в Страмолетто. Он с легкостью получил это назначение, так как никто не хотел ехать в такую глухомань. Он никогда не просил о переводе в другое место. И, честное слово, мне кажется, что про него забыли.
– И он хранит верность своей любимой?
– Да. Он только однажды рассказал об этой истории, но у нас трудно хранить секреты. Его уважают за постоянство и жалеют его.
– Знаете, синьора Каралло, если бы я мог, я бы отослал своих двух тупиц в Фоджу и остался здесь ждать дальнейших событий. Все, что я делал до сих пор, кажется мне таким бессмысленным и ненужным. Мне жаль, что я нарушил привычную жизнь Страмолетто.
– Вы не обидитесь, если я скажу, что вы нисколько ее не нарушили?
– Наоборот, вы меня обрадовали. Жаль, что завтра снова взойдет солнце и придется опять бегать за непоседой Лючано, который надоел мне хуже горькой редьки.
– Он был плохим человеком и стал плохим мертвецом.
Они засмеялись. Волшебные чары ночи и дружеской беседы превратили злодея Криппа в призрака- шутника, который, забавляясь, дурачит жителей деревни.
При виде Пицци и Барбьери, входящих в трактир с вестью, что они будут ночевать у него, Бонакки чуть не хлопнулся в обморок. Труп Криппа находился у него в погребе. К счастью, оба чернорубашечника начали вести себя как завоеватели в покоренной стране, требуя еды, выпивки и шумно выражая свои эмоции. Трактирщик потихоньку послал за Венацци. Тот не замедлил явиться под предлогом выпить стаканчик перед сном. Оба полицейских беспрестанно осушали бутылки с вином, не собираясь платить за них, и Бонакки хватался за сердце, предчувствуя разорение. Они с Венацца наблюдали за Пицци и Барбьери, спрашивая себя, когда же тс наконец уйдут в комнату для гостей.
Внезапно Пицци встал, подошел к столику трактирщика и, опершись о стол руками, заявил заплетающимся языком:
– Бонакки, ты нам скажешь в конце концов, где покойник?
– Откуда я знаю?
В ответ Пицци ударил его по лицу:
– Я верну тебе память, каналья!
Трактирщик свалился на пол. Здоровяк Венацца помог другу подняться. У того из разбитой щеки сочилась кровь. Барбьери тронул приятеля за плечо:
– Хватит, Вито. Брось этих идиотов.
– Ну нет! Пускай скажут, где покойник! Между прочим, здесь мы еще не искали. Пошли, Николо, перетряхнем эту лачугу сверху донизу. У меня горло пересохло… Начнем с погреба!
Венацца и Бонакки в ужасе смотрели друг на друга. Это была катастрофа, и они не знали, каким образом выбраться из этой западни. В трактир вошел Джанни. Уложив Аврору спать на матрасе в детской комнате, он решил немного прогуляться перед сном. Когда он увидел свет в доме Бонакки, ему ужасно захотелось поболтать с ним. Обнаружив присутствие полицейских, он собирался ретироваться, но Барбьери заметил его и закричал:
– Смотри-ка! Наш влюбленный! Ты меня боишься?
– Нет.
– Однако ты промолчал, застав свою крошку со мной!
Кровь застучала в висках у Джанни. Барбьери не унимался:
– А она премиленькая, ничего не скажешь. И так нежно прижималась ко мне. Пожалуй, я возьму ее с собой в Фоджу.
Кулак Джанни мелькнул так быстро, что Барбьери не успел уклониться от удара. Он вскрикнул от боли и поднес руки к лицу, сквозь пальцы текла кровь. Пицци медлил, не в силах поверить в реальность происходящего, затем он бросился на юношу, но путь ему преградил Венацца. Поймав полицейского за руку, он развернул его к себе и со всей силы вмазал в подбородок. Пицци отлетел к стенке, ударился и сполз на пол без сознания. Тогда в атаку пошел Николо, но расторопный Бонакки поставил ему подножку, и громила растянулся на полу. Трактирщик немедля угостил его солидным ударом по шее, надолго успокоив драчуна. Венацца посмотрел на лежащих на полу полицейских, потом на своих друзей:
– Что будем делать?
Они решили раздеть бесчувственных вояк и отнести их в кровать. В комнате они разбросали одежду и пустые бутылки в надежде, что, проснувшись, они вообразят, что подрались между собой по пьяни. После этого друзья спустились вниз и занялись доном Лючано.
В первый раз за долгое время ночь не нарушал грохот канонады. Однако немногие спали в эту ночь в Страмолетто.
Аттилио ворочался в своей постели. Разбитая усталостью и пролитыми слезами, Лаура спала, приоткрыв рот. Аттилио любил свою жену. Мысль о том, что он никогда ее больше не увидит, приводила его в отчаяние. Если бы он знал заранее, что Муссолини вернется, он ни за что на свете не отнял бы мэрию у Веничьо. Тогда ему казалось, что это неплохая проделка, он был рад сбить спесь с воображалы Марио. А теперь Марио станет опять мэром Страмолетто, а он, Аттилио, будет мыкаться по тюрьмам в Фодже. И возможно, однажды утром его разбудят, чтобы отвести на расстрел. А это должно быть очень больно! Он станет героем, о нем будут говорить после воскресной мессы в трактире у Бонакки, друзья будут восхищаться им… Но честно говоря, он предоставил бы эту честь другим. Аттилио совсем не привлекала роль национального героя.
Его соперник также не находил себе покоя. Отрывок из Библии, прочтенный Бьянкой, и другой, рассказанный наизусть бабушкой, звучали у него в ушах. Иуда! Он повесился, потому что никто не хотел подать ему руки. Аврора ушла, Бьянка… тоже уйдет? А бабушка? Марио видел себя – одинокого, в опустевшем доме, презираемого всей деревней. Но в отличие от Капелляро, Веничьо искал спасения в
