искушению…
– И вы подумали, что папа смог?…
– Мы обязаны считаться со всеми возможными вариантами.
Мишель вскочила:
– Итак, вам мало того, что вы ославили моего отца как убийцу. Теперь вы делаете из него еще и вора!
Эстуш своим появлением избавил меня от ответа.
– Можно вас на пару слов, господин комиссар?
Я подошел к двери.
– Я нашел это в одной папке, прямо на виду.
Он протянул мне листки бумаги, отпечатанные на машинке. С первого взгляда я понял, что речь в них шла о результатах игры на ипподромном тотализаторе. И результаты эти были явно отрицательными, о чем свидетельствовали цифры внизу. Пока я читал, Эстуш тихо сказал:
– Может это объясняет исчезновение двадцати миллионов мадам Триганс?
Меня же заботило только одно:
– А Понсе видел эти бумаги?
– Нет.
– Отлично. Простите, мадмуазель Ардекур, меня срочно вызывают.
Проходя мимо стола, за которым работал Понсе, я остановился:
– Скажите, старина, не играете ли вы иногда на скачках?
– На скачках? Ну нет, пусть этим занимаются дураки.
Выходя на улицу Руайе, я подумал о том, что бедняга Понсе, очевидно, впервые в своей трудовой жизни столь пренебрежительно отозвался о хозяине.
Оставив своих сотрудников в Сент-Этьене, я вернулся в Лион и по приезде сразу же вызвал инспектора, который специализировался по азартным играм. Я передал ему листы, найденные у Ардекура, и попросил как можно скорее изучить их и дать свое заключение. Инспектору досталась копия; оригинал же я отдал эксперту. Его заключение пришло первым: длинные колонки цифр и клички лошадей были отпечатаны на машинке 'Руаяль-Бюро', которая находилась в превосходном состоянии и, увы, без единого отличительного следа. Кроме того коллега утверждал, что работа была выполнена человеком, отлично разбиравшемся в дактилографии. Инспектор по азартным играм заставил меня ждать ответа более часа. В его заключении было сказано, что в документах речь шла о незаконных и, в основном, неудачных пари, заключенных в первые шесть месяцев этого года. Общая сумма проигрыша достигала двадцати миллионов старых франков.
Инспектор также сообщил, что величина разыгрываемых сумм исключала мысль о букмейкере- стефанце. По его мнению игра, скорей всего, происходила в Лионе или Париже, куда по телефону передавались указания.
Со всеми этими сведениями я и пошел к Главному комиссару. Месье Ретонваль с большим вниманием выслушал меня, и, когда я закончил, заявил:
– Мне очень жаль, Лавердин, но, по-моему, это ставит крест на версиях, которые вы так тщательно разрабатывали.
– Может быть, господин Главный комиссар.
– Больше, чем может быть, Лавердин! Теперь очевидно, что своим видом добропорядочного спокойного обывателя, уважаемого всеми соседями, Ардекур скрывал пристрастие к азартным играм. Судя по расчетам, ему не везло, и чтобы вернуть проигранное, как это всегда бывает в подобных случаях, он постоянно увеличивал ставки, которые в конце концов превысили все его состояние. И тогда случилось то, что должно было случиться: из-за нехватки денег он воспользовался доверенной ему суммой и проиграл ее, как и свое состояние. Чтобы объяснить внезапное исчезновение двадцати миллионов мадам Триганс, было бы естественным предположить, что Ардекур долгое время играл под честное слово, и только потом пришло время расплачиваться, что он и сделал при помощи миллионов, лежавших в сейфе. Естественно, он предвидел, что за этим последует, и чтобы избежать бесчестия,– а ведь по принципам обывательской морали, смерть избавляет от бесчестия,– он решил застрелиться. Но прежде, поскольку он был очень привязан к своей жене и не хотел, чтобы она жила с запятнанной фамилией, он застрелил и ее. Можно предположить, что находись в этот момент рядом дочь, ее постигла бы та же участь. В итоге,– получается обыкновенное дело, Лавердин, которое не стоит усложнять.
– Может быть, господин Главный комиссар.
Месье Ретонваль взорвался:
– Вы становитесь невыносимы, Лавердин, с вашими может быть! Понимаю, вам трудно признать, что именно вы способствовали кутерьме вокруг этого дела, но это вовсе не повод, чтобы отрицать правду! Что вам мешает признать достоверность моей версии?
– Честно говоря, господин Главный комиссар, я не знаю. Просто интуиция…
– Да что вы носитесь с вашей интуицией! Вы – романтик, Лавердин, а для меня существует только убийство, связанное с ним самоубийство, и, наконец, мошенничество. Прежде, чем закрыть следствие, я бы посоветовал вам узнать, в состоянии ли мадмуазель Ардекур вернуть деньги мадам Триганс, чтобы избежать жалоб в суд за мошенничество. Между нами, я в это не верю, ведь если у них были средства, Ардекур не совершил бы этого преступления.
Вечером, придя в дом Ардекуров, я был встречен удивленным взглядом Пьера Вальера и ироничным вопросом Мишель:
– Итак, что вы хотите объявить мне в этот раз, господин комиссар?
– Мне нужно поговорить с вами с глазу на глаз, мадмуазель.
– Вы забываете, господин комиссар, что Пьер – мой жених, и я не собираюсь ничего от него скрывать!
– Как хотите,– и не ожидая приглашения, я устроился в кресле.
– Мадмуазель, вы обратили внимание на то, что во время нашей последней встречи мой помощник передал мне бумаги?
– Да, и что же?
– Эти бумаги находились в папке среди документов вашего отца и они доказывают, что месье Ардекур был игроком.
– Игроком? И во что же он играл?
– Ваш отец, мадмуазель, кажется, пристрастился к скачкам, судя по большим суммам, на которые он играл.
– Это неслыханно!
– Увы, нет, мадмуазель! Могу вам также сообщить, что с начала года месье Ардекур проиграл двадцать миллионов старых франков.
– Двадцать миллионов! Но это…
– Да, мадмуазель, это именно та сумма, которую ему передала мадам Триганс! Похоже, эти деньги помогли вашему отцу еще увеличить огромные долги.
– Вы отдаете себе отчет, господин комиссар? Все, что вы говорите,– ужасно!
– Правда не всегда красива, мадмуазель.
– Почему вы так стараетесь надругаться над его памятью?
– Не я, мадмуазель, закон. Мне поручено узнать, в состоянии ли вы возместить мадам Триганс двадцать миллионов, чтобы избежать жалобы в суд за мошенничество?
Она простонала:
– Я не знаю! Неужели вы думаете, что когда одновременно теряют отца и мать, то первая мысль
