посадил его в лифт, проводил в номер и уложил спать.
– Отлично. Заплатите этому парню тысячу лир премиальных и попросите вашего племянника внести их в счет этому англичанину по статье, которую он может выбрать сам. Кстати, вы не видели дона Луиджи?
Администратор ответил, что с утра еще не видел заместителя директора Луиджи Маргоне, и это его немало удивляло, поскольку впервые за все годы его службы в гостинице дон Луиджи опаздывал на работу.
– Ладно! Может быть, вчера он допоздна засиделся на работе и еще не успел проснуться!
Дон Паскуале, закончив разговор с главным администратором, направился к Фортунато, который доложил ему об ожидаемом количестве отъездов и приездов клиентов. Пьетро Лачи пожаловался на то, что он перегружен работой, и заявил, что уйдет из гостиницы, если в помощь ему не наберут персонал.
– Ведь я же не простой носильщик чемоданов, синьор директор!
– А кто же ты еще, Пьетро? В Сан-Ремо найдутся сотни лентяев, готовых занять твое место!
Пьетро, ворча, вернулся к своему лифту, мечтая о том дне, когда товарищи коммунисты возьмут власть в свои руки, и гостиницей будет управлять он, а дон Паскуале будет возить клиентов в лифте и носить их чемоданы.
Директор испытывал некоторую нежность к начальнику грумов Энрико Вальместа и его постоянным любовным неудачам.
– Ну что, Энрико, все в порядке?
– Нет, синьор директор.
– Что еще могло у тебя случиться?
– Я так привязан к этой гостинице, синьор, что мне не хотелось бы поставить вас в неловкое положение.
– Каким образом, Энрико?
– Оставив эту работу в результате самоубийства.
– И все из-за той рыжей из Оспедалетти?
– О нет, синьор директор, из-за той я собирался покончить с собой в прошлом месяце. Нет, я сейчас говорю об одной блондинке с карими глазами. Она из Вареццо. Она сначала дала мне понять, что у нас может что-то получиться, а потом бросила меня ради одного почтового служащего!
– И тебе хочется умереть из-за такой дуры!
В совершенно искреннем отчаянии Энрико прижал руки к груди.
– Синьор директор, мне двадцать четыре года… Они все смеются надо мной! Если так будет продолжаться дальше, у меня никогда не будет семьи и не будет бамбини [12]!
– Ну и что?
Пораженный, Энрико перестал рыдать и уставился на собеседника.
– У меня нет ни семьи, ни бамбини, Энрико. Неужели ты думаешь, что из-за этого я несчастен? Я пользуюсь полной свободой. Понимаешь? А где мне найти лучшую семью, чем в 'Ла Каза Гранде'? Ты глупец, Энрико, а я не люблю работать с глупцами. Запомни это! Если хочешь мне доказать, насколько ты глуп, можешь покончить с собой, но помни: ты имеешь право это сделать только во время отпуска, иначе ты не мужчина, если нарушишь свой служебный долг!
Затем, указав широким жестом на грумов, которые издалека пытались разгадать, о чем они беседуют, дон Паскуале добавил:
– Тебе не кажется, что все они – твои бамбини?
На этом директор оставил Энрико с его мрачными мыслями, а сам направился на кухню, в царство маэстро Пампарато.
Шеф-повар был ростом в один метр девяносто сантиметров. Дон Паскуале ненавидел его уже за это. Под предлогом того, что он заменил великого Бенито, Людовико Пампарато разыгрывал из себя гения кулинарного искусства. Вместо того, чтобы готовить приличные блюда по готовым рецептам, он целыми днями сушил себе голову над изобретением какой-то новинки, которой он мог бы дать свое имя. Увы! Его сопровождали постоянные неудачи и с анисовой полентой, и с антрекотом в чернике, и с рагу под соусом, и с миндальными пирожными в пюре из фруктового ассорти. Но он не сдавался и продолжал свои кулинарные эксперименты, к великому огорчению своей жены Альбертины, любезной сорокалетней толстушки, на которой он испытывал свои изобретения, при этом никак не считаясь с ее мнением.
Дону Паскуале приходилось разговаривать с Людовико с небывалой вежливостью, что приводило его самого в ярость.
– Здравствуйте, шеф! Хорошо выспались?
– У тех, кто думает, почти не бывает времени для сна.
– Что у нас сегодня в меню?
– Спросите у Марио. У меня нет времени заниматься такими пустяковыми вопросами.
Директору очень хотелось сказать, что это как раз именно его дело, но Людовико совершенно не переносил замечаний и, чуть что, сразу же грозил сдать свой поварской фартук администрации гостиницы. Подошел второй повар, Марио.
– Вы хотели узнать что у нас в меню помимо обычных блюд, синьор директор?
– Если вы не находите мою просьбу слишком настойчивой!
– Ну что вы, что вы! Значит так, у нас есть дикий козленок, жареные сардины и анчоусы, треска, зажаренная с лимоном, спагетти с трюфелями, говяжий рулет, фаршированный ветчиной и яйцами, лангет с кабачками.
– Ладно, ладно… Очень хорошо… Надеюсь, наши клиенты останутся довольны.
Пампарато поднялся и с высоты своего огромного роста пренебрежительно произнес:
– Если найдется человек, которому не понравится кухня Людовико Пампарато, значит он варвар и ему не место в 'Ла Каза Гранде'! Кстати, я готовлю рецепт одного блюда из мякоти ананаса, которое произведет сенсацию в мире кулинарного искусства!
Дон Паскуале уловил затравленный взгляд несчастной Альбертины, которой в скором времени предстояло испытать на себе этот шедевр, чтобы угодить своему мужу и повелителю.
Поскольку директор не проявил явного энтузиазма по поводу нового блюда, Людовико коварно добавил:
– Я уже начинаю думать, не теряю ли я зря свое время на этой кухне. Очень жаль, что такой великий мастер, как я, вынужден зарабатывать себе на хлеб, готовя всякую чепуху, чтобы люди могли насытить свой желудок, тогда как я должен был бы целиком посвятить свое время поиску новых рецептов. Видите ли, дон Паскуале, я думаю, что поступлю правильно, если подам в отставку и перееду с женой и дочерью в родную Тоскану…
Директор знал, что Пампарато никуда не собирался уезжать, но ему нравилось угрожать и шантажировать. По его, дурака, мнению, это придавало ему лишний вес. Дон Паскуале, прекрасно зная, что это всего лишь блеф, даже при всем своем богатом воображении, не мог себе представить неожиданного отъезда повара и его семьи в самый разгар туристического сезона, что навсегда бы лишило 'Ла Каза Гранде' ее репутации в глазах международного туризма. Ничего не сказав в ответ, он вышел из кухни и поднялся к себе в кабинет, где предался мечтаниям о том далеком и благословенном дне, когда в присутствии всего персонала он сможет высказать Пампарато все, что о нем думает, и на глазах у всех вышвырнет его за дверь.
К девяти часам утра служащих гостиницы, работавших в холле, охватывала своеобразная лихорадка, которая проявлялась в прерывистых жестах, нетерпении, слишком оживленном тоне разговоров. Лишь главный администратор Ансельмо с невозмутимой насмешливостью наблюдал со стороны за этим незаметным для клиентов оживлением, хорошо зная его причину, заключавшуюся в появлении в это время в холле горничной Джозефины Пампарато, в которую были безумно влюблены все или почти все мужчины, работающие в гостинице.
Даже самые ярые ее враги вынуждены были признать, что Джозефина – одна из самых красивых девушек, которую им приходилось когда-либо встречать в своей жизни. Она была довольно высокого роста,
