– Совершенно верно.
– Правда ли, что из-за этого альбома у вас возник спор или даже ссора?
– Не будем преувеличивать, инспектор, один из нас был против возвращения этого старья, он считал, что сейчас не самый подходящий момент, чтобы вспоминать прошлое, которое может вызвать у нас только ненужные сожаления.
– Можно спросить, кто именно был против альбома?
– Мой сын, Жан-Жак. Молодость не любит грустить о прошлом, разве не так?
– Наверное, так… Но что бы там ни было, я прошу у вас разрешения произвести в доме обыск. Если вы не согласитесь, я пошлю своего помощника за ордером.
– Боже мой, инспектор, зачем вам понадобилось это старье?
– Не мне, а преступнику. Он пытался убить Монику из-за этого альбома.
– Какая низость!
– Конечно, никто из вас не знает, где находится альбом?
– Должна ли я понимать, что вы подозреваете меня, мою кузину или мою дочь в покушении на жизнь домработницы?
– Мадам, стадия подозрений закончилась, теперь мне нужна уверенность.
Полицейским понадобилось больше двух часов на то, чтобы отыскать альбом, они откопали его в коробке с грязными тряпками на чердаке. Как только альбом попал в руки Плишанкура, он жадно перелистал толстые страницы, но среди пожелтевших от времени лиц не увидел ни одного знакомого. Он вызвал Дебору.
– Что за забавные снимки хотела показать вам Моника?
– Мадам во время первого причастия, мсье в матроске, дядя Жером в военной форме, мадемуазель Армандина в гимнастическом зале, Жан-Жак и Ирена – младенцами.
– Ни одной из перечисленных фотографий в альбоме нет.
Жирель задал вопрос, которого шеф ожидал:
– Что это значит?
– То, что в альбоме имелась одна карточка, способная навести нас на след убийцы, и он, будучи далеко не дураком, вырвал из альбома все фотографии, чтобы мы не могли продвинуться в следствии.
Когда Плишанкур вернулся к себе в кабинет, настроение у него было хуже некуда. Секретарь доложил, что несколько раз звонил некий Фелисьен Гетаз.
– Кто это, Фелисьен Гетаз?
– Он содержит игорный дом «Серебряный Арлекин».
– Ах, да! Немедленно свяжите меня с ним?
Его соединили.
– Инспектор Плишанкур из Национальной Безопасности. Могу я поговорить с Фелисьеном Гетаз?… Спасибо… Алло? Гетаз? Это Плишанкур. Вы мне звонили? Да… Очень хорошо… Есть что-нибудь новое?… Нет?… И кто отправитель? Понимаю… Спасибо. Вы оказали мне огромную услугу.
Полицейский повесил трубку.
– Долги Жан-Жака Нантье уплачены.
– Кем?
– Чек подписан Дюраном.
– Откуда отправлен?
– Из Шамбери.
– Ни малейшей зацепки.
– Да уж.
– Ну что ж, дружок, видимо, придется нам провести сегодняшний день на вилле у Нантье.
Когда полицейские снова предстали перед Нантье, Жан-Жак съязвил:
– Вы бы уж сразу к нам жить переехали, инспектор, чем мотаться туда – обратно.
– В этом нет необходимости, я к вам с добрыми вестями.
– Что-то новенькое!
– Ваши долги уплачены.
– Вы это серьезно?
– А вы что, не в курсе?
– Абсолютно.
– Значит, если я правильно понимаю, это не вы внесли деньги?
– У меня их просто нет.
– Тогда кто?
– Спросите у Гетаза.
– Ему передали чек, подписанный Дюраном.
– А что, крутой парень этот Дюран?
– Вы его не знаете?
– Среди моих знакомых Дюранов нет.
– И вас не удивляет такой анонимный вклад?
– Я не ломаю себе голову над чудесами, я их принимаю.
– К сожалению, полиция в чудеса не верит, тем более, когда они повторяются. Вчера ваш отец, сегодня вы. По-моему, это слишком. Попрошу вас явиться ко мне в кабинет завтра в десять часов.
– Чтобы там и остаться?
– Кто знает.
На бульваре Альбини Плишанкур сказал:
– Возможно, мы имеем дело с групповым преступлением.
– Что вы под этим подразумеваете?
– То, что они сговорились убрать дядю Жерома, чтобы как-то выпутаться из передряги, в которую угодили. Не удивлюсь, если завтра какой-нибудь незнакомец подарит деньги Гюнье. Круг замыкается, и мы их на чем-нибудь да поймаем.
Они проделали несколько шагов в тишине, потом Леон остановился:
– Шеф, я волнуюсь за Дебору. Нападение на Монику, убийство метрдотеля… Я боюсь за нее.
– И что вы предлагаете?
– После обеда я хочу вернуться на виллу.
– Поступайте, как подсказывает вам чувство.
Дебора задремала на стуле в офисе. Она валилась с ног от усталости и не могла дождаться часа, когда Нантье пойдут спать, чтобы и она, наконец, могла лечь. Поскольку Моника отсутствовала, подавать ужин пришлось ей, и она неплохо с этим справилась, к тому же у хозяев и так забот было предостаточно, чтобы они стали обращать внимание на ее мелкие погрешности. После ужина девушка подала кофе в гостиной и ждала, когда Генриетта Нантье поднимется из-за стола и отпустит прислугу. Переживания, вызванные нападением на Монику, события последних тяжелых дней, дебют в качестве официантки совершенно расстроили Деборе нервы.
Наконец раздался звонок. Девушка поспешила в гостиную. Мадам Нантье, зевая, сказала:
– Можете убрать, Дебора, и вы свободны.
– Хорошо, мадам.
Генриетта встала, ее примеру последовал Жорж, за ним все остальные. Пока они традиционно желали друг другу спокойной ночи, Дебора наклонилась к сервировочному столику, чтобы собрать чашки, и взгляд ее задержался на странном пятне. Вдруг ее осенило, что перед ней не что иное, как кусочек красного бархата; она замерла, потом медленно выпрямилась, и взгляд ее встретился с чужим, пронизывающим взглядом. Девушка знала теперь, кто был изображен на фотографии, которую хотели уничтожить. Руки ее задрожали, она чуть не уронила чашку. Ей казалось, что хозяева никогда не разойдутся. Наконец они ушли, но Дебора ухитрилась выйти вместе с ними. Она не хотела оставаться одна в этом доме, где ее парализовал
