ты уж постарайся. И вот еще что, Эльза, не лги им ни в коем случае, ни в чем не лги.
Он почувствовал, как она вспыхнула, однако, когда заговорила, голос ее был наигранно спокоен:
— Лгать? А зачем мне им лгать?
Он смущенно рассмеялся:
— Извини, просто вырвалось. Дело в том, что буквально минуту назад мне пришлось выслушивать… м-м-м… показания другого свидетеля. Не обращай внимания.
— Хорошо, Джон, я впущу их и буду послушно отвечать на все вопросы. Раз
Она положила трубку. Не успел он обойти стол и усесться за разборку почты, как зажужжал теперь уже внутренний телефон.
— Ну, как там с этим дерьмом, движется? Пока единственное, откуда я обо всем узнаю, это шведские газеты — во всех напечатаны скандальные статьи под огромными рубриками. Так что давай докладывай.
Тирен улыбнулся. Он хорошо знал этот голос — торопливый, слегка гнусавый, иногда переходящий на свистящий шепот. По выбору выражений можно было заключить, что посол весьма и весьма раздражен. С коротким смешком и также попытавшись придать своему голосу оттенок раздражения, Тирен ответил:
— Пока что докладывать не о чем. Я предпринимаю кое-какое расследование здесь, у нас, полиция также со своей стороны работает. Так что, видно, придется тебе запастись терпением и ждать — потихоньку все прояснится.— Помолчав немного, он продолжал: — Да, с отменой дипломатической неприкосновенности все было сделано чрезвычайно быстро, спасибо тебе за помощь.
— Ладно, чего уж там,— проворчал посол.— Однако должен сразу тебя предупредить: если вдруг выяснится, что тут замешан кто-то из наших, то эту крышку придется прихлопнуть — причем немедленно.
— Если, конечно, получится. Но мне кажется, мы должны с благодарностью принять любой корректный и, главное, полный отчет французской полиции о проведенном следствии, независимо от того, кто окажется виновным и какое ему будет определено наказание. Я прав?
Снова послышалось ворчание, на этот раз, правда, довольно неопределенное.
— Да, прав, прав. Проклятый Вульф — ничего бы не было, если бы он в своих делишках с дамами был бы чуточку поскромнее. Но уж что случилось — то случилось. Ищи теперь этого чертова француза, которому надоело терпеть рога у себя на лбу.
В голосе Тирена, когда он ответил, появились жесткие нотки:
— Вполне может быть, что дело вовсе не в этом. У Вульфа пропал портфель, в котором могло оказаться кое-что, что весьма заинтересовало бы некоторых лиц.
— Вот как?! Из тебя все приходится вытягивать по капле. Вот дьявол, и надо ж было такому случиться…
Не закончив своей мысли, посол бросил трубку. Тирен решил просмотреть наконец почту, а потом, подкрепившись стаканчиком шерри, прогуляться к цветочному магазину, у которого Вульф обычно оставлял свою машину, и в заключение пообедать в каком-нибудь приличном заведении на бульваре Распай в полном одиночестве, чтобы хоть немного привести в порядок путающиеся мысли.
10
Улоф Свенссон вышел из дома около семи утра. Накануне вечером за стаканом дешевого вина он поведал Жан-Полю, что в кармане у него не осталось практически ни франка.
— Я вовсе не хочу, чтобы ты платил за меня,— убеждал он.— Хватит и того, что ты для меня уже сделал — на мне твои джинсы, майка, твои баретки. Да, кстати, я даже не знаю, можно ли мне дольше шататься с этим Бетховеном на груди — уж слишком он заметен.
Жан-Поль расхохотался:
— Можешь взять другую майку, если хочешь, но имей в виду — тебе самому придется их стирать.
— Не мешало бы мне где-нибудь раздобыть денег,— пробормотал Улоф.
Жан-Поль задумался. Наконец он сказал:
— Знаю я одного парня, у которого лесопилка где-то в окрестностях Шато д'О. Я мог бы поговорить с ним, чтобы он взял тебя на время. Вкалывать там придется здорово, да и пальчики можно занозить, однако…— Он поднялся.— Попытаюсь ему звякнуть.
Он направился к стойке. Здесь его хорошо знали — он был постоянным клиентом этого небольшого заведения, расположенного рядом с его домом. Он перекинулся парой слов с хозяином, пододвинул к себе телефонный справочник, полистал его и взял трубку. Разговор длился недолго. Вернувшись за стол, он сказал:
— Порядок. Начинать будешь в полвосьмого и работать столько, сколько захочешь. Твои обязанности — таскать бревна и укладывать их в штабеля. В час — тридцатка, никаких вопросов к тебе, никаких бумаг. Подходит?
Улоф хлопнул его по плечу:
— Еще бы, здорово! Давай диктуй адрес.
Жан-Поль тоже считал, что все устроилось неплохо. До сих пор все шло хорошо — Улоф сам покупал себе еду и все прочее, словом, не таскал зубную пасту у него из тюбика. Однако теперь, когда он остался без гроша,
между ними неминуемо должны были возникнуть трения, и Жан-Поль понимал это. Ему-то в общем было все равно, но Улоф, по-видимому, будет чувствовать себя неуютно. «Что ж, верно,— подумал он,— этот парень никогда не позволит себе быть кому-то в тягость».
Жаль-Поль даже не заметил, когда Улоф ушел. Проснувшись, он сварил себе кофе, сложил постель, быстро и привычно выровняв покрывало так, как умеют это делать во всем мире даже с закрытыми глазами только горничные и солдаты. Этой процедуре Жан-Поль всегда придавал особое значение. Мягкой мебели в квартире не было, и все жильцы привыкли использовать собственные кровати как кресла или диваны. Кроме всего прочего, это, можно сказать, было даже удобнее. Утро у него сегодня свободное — снова за баранку нужно будет никак не раньше двух. Планы на день были самые радужные: хорошенько выспаться, потом не торопясь поесть где-нибудь в кафе и потихоньку двинуться в сторону работы, выбирая при этом самые открытые места, где все тело приятно согревают теплые лучи полуденного солнца.
Жан-Поль даже не заметил, когда они подошли к его двери. Он только что оделся и успел налить себе чашку кофе. Хотя он и слышал звук их шагов в коридоре, однако никакого значения этому не придал. Громкий стук в дверь заставил его вздрогнуть. Оставив кофе, Жан-Поль вскочил и весь напрягся. Чисто интуитивно он уже понял, кто стоит за дверью, да и бесцеремонность стука вовсе не давала оснований предположить, что это дружеский визит. Не успел он дойти до двери, как ее потрясла новая серия ударов и чей-то грубый голос прорычал:
— Эй, вы, там! Открывайте! Полиция! — Ручку нетерпеливо задергали.
Дрожащими от волнения руками он достал связку ключей; их было много — от машины, от склада и т. д. Пока он перебирал их, пытаясь найти нужный, ключи позвякивали, как колокольчик. Ему пришло в голову, что запертая дверь говорит в его пользу: то, что он запирается на замок, свидетельствует, что в квартире он живет один и гостей не ждет.
Наконец он нашел ключ и отпер дверь. Полицейских было четверо; в изумлении он сделал несколько шагов назад, беспрекословно уступая им дорогу. Он все еще никак не мог привыкнуть к их новой форме — черным мундирам со сверкающей портупеей и кобурой; все это делало их похожими на военных и производило совсем другое, гораздо более грубое и неприятное впечатление, чем те опереточные полицейские мундиры, которые были столь привычными для многих поколений его соотечественников. Он почувствовал прилив упрямства, вызванный обычной для французов неприязнью к любому проявлению
