Цветы для Розы

Стоя с расстегнутыми штанами перед зловонным отверстием в полу, он поднял глаза и забормотал вполголоса, так, чтобы не слышал стоящий за дверью полицейский:

— Санта Мария, святая мать Божья, благодарю за дарованное мне тобой вдохновение, за то, что ты всегда с нами, за то, что ты спасла меня, всех нас, за то, что ты подсказала мне нужные слова, придала мне силы и веры во святое имя твое, аминь!

Застегнув штаны, он глубоко вздохнул, вышел из кабины и покорно проследовал за своими провожатыми по всем семи извилистым пролетам лестницы к выходу на улицу.

Перед входом на станцию метро Улоф осторожно осмотрелся по сторонам. У стоявшего метрах в десяти от него контролера был такой вид, будто он только того и ждал, что сейчас этот парень в майке с Бетховеном на груди попытается перемахнуть через турникет не заплатив. Вообще-то именно так он и собирался поступить, однако теперь передумал. Рисковать в его положении вовсе не стоило. И не только потому, что если его поймают, придется платить штраф в двести франков, а ему вовсе не улыбалось лишаться только что заработанных денег, которые приятно оттягивали задний карман джинсов. Кроме того, наверняка он привлечет к себе внимание, начнется кутерьма, и контролер может в любой момент поднять тревогу, воспользовавшись свистком, висящим у него на шее.

Улоф проработал четыре с половиной часа — вплоть до обеденного перерыва — и решил, что на сегодня с него хватит. Вкалывать пришлось изрядно. Перед самым обедом он помог одной миниатюрной дамочке, покупавшей стройматериалы для мужа, сначала выбрать обрезки досок нужной формы и размеров, а затем погрузить и укрепить их на багажнике над крышей ее маленького «ситроена», и коль скоро это принесло ему двадцать франков чаевых, кроме уже заработанных ста тридцати, он решил смириться с расходами и в данном случае не рисковать. Он поплелся к кассе, купил билет, смешался с другими пассажирами и уверенно прошествовал мимо контролера с таким неприступным видом, что это сразу исключало какие-либо вопросы.

В это время дня пассажиров на станции «Шато д'О» было немного. Двум полицейским, стоявшим в дальнем конце платформы, не составляло поэтому никакого труда наблюдать за перроном и скамейками со спящими на них еще не протрезвевшими от ночных возлияний бродягами. До тех пор пока они не начинали буянить, стражи порядка их не трогали. Повернувшись спиной к полицейским, Улоф с притворным нетерпением уставился в зияющую темноту туннеля. Поезда ходили часто. Прошло не больше полминуты, и электричка с грохотом остановилась у платформы. Двери раздвинулись, Улоф вошел внутрь и так и остался стоять, придерживаясь за поручни, намеренно игнорируя свободные сиденья. Три небольшие станции, остававшиеся до «Сен Этьен», он предпочел проехать стоя.

Он увидел их сразу же, как только свернул за угол и вышел на свою улицу; пытаться избежать встречи, не привлекая внимания, было уже поздно. Они были метрах в тридцати от него. Один из полицейских придерживал Жан-Поля под руку, запросто, почти по-товарищески; со стороны вовсе и не скажешь, будто ведут задержанного, по крайней мере, внимания прохожих это не привлекало. Другой нес черный портфель, держа его двумя пальцами, как будто боялся испачкаться.

Чувствуя, что сердце бешено стучит где-то на подступах к горлу, Улоф пошел прямо на них. Они приближались, не обращая на него, очевидно, никакого внимания. Улоф попытался заставить себя не смотреть Жан-Полю в глаза; Жан-Поль, проходя мимо, посмотрел сквозь него, как будто его вовсе не существовало. Еще несколько секунд — и они разминулись. Улоф испытывал сильнейшее желание развернуться, догнать их и спросить, какого черта им нужно от его товарища, однако ноги сами несли его все дальше вперед; он даже поборол искушение оглянуться и посмотреть, в какую сторону они направились. На самом-то деле догадаться, конечно, было несложно — скорее всего в полицейский участок, расположенный метрах в двухстах отсюда в переулке. Сам он, как правило, всегда шарахался от этого места, как от зачумленного.

Подойдя к дому, он ощупал карман джинсов, убедился, что ключ на месте, и готов уже был взбежать наверх по лестнице, однако внезапно передумал. У него возникло какое-то смутное ощущение, что здесь его подстерегает опасность. Подняв глаза, он скользнул взглядом по стене дома, однако тут же сообразил, что это могут заметить. Он решил войти в дом с другой стороны. Не ускоряя шага, он обогнул квартал и вышел к воротам в форме арки, ведущим во двор. Здесь на него никто не обратит внимания. На цыпочках он пересек вымощенный булыжником дворик и вошел наконец в подъезд.

Когда он проходил мимо привратницкой, дверь ее слегка приоткрылась и показалась голова консьержки.

— Эй,— тихо позвала она.

Он остановился, взглянул на нее, и снова к нему вернулись дурные предчувствия и страх. Она тем временем продолжала:

— Не ходите наверх, мсье. В вашей квартире засада. Они только что забрали вашего товарища.

— Знаю,— ответил он так же шепотом.— А за что, не знаете?

Она покачала головой:

— По-видимому, они приходили за вами. И вот вместо вас взяли его.

Улоф вздрогнул.

— А почему вы думаете, что они приходили за мной? — спросил он.

Она картинно закатила глаза и надула губы.

— Ах, мсье, не думайте, что вам удастся провести консьержку. Думаете, я не видела вас, когда вы в первый раз пришли сюда? Думаете, не заметила, какие на вас были башмаки? Или, может, вы считаете, я не знаю, как выглядит человек, когда он боится, все равно чего — людей или крыс? Я прекрасно могу читать между строк и делать выводы из того, что вижу.— Ласково взглянув на него, она немного помолчала и продолжала: — Однако если меня об этом спрашивают, то я ничего не знаю. Им я тоже ничего не сказала.

Улоф закусил губу и быстро спросил:

— А о чем они вас спрашивали?

— Они спросили, знаю ли я Жан-Поля Меру, который проживает здесь. Я сказала, что знаю. Потом они спросили, могу ли я сказать им, в какой квартире он живет. Я ответила, что могу.— Она хитро улыбнулась.— Тогда они, уже начиная нервничать, потребовали, чтобы я наконец сказала. Но тут во мне, конечно же, проснулось любопытство. «Он сделал что-то незаконное?» — спросила я и добавила, что не могу поверить, будто такой приятный молодой человек замешан в чем-то, хотя он и никак не может найти себе постоянную работу. Тут я заметила, что нетерпение их растет с каждой минутой, однако все же продолжала болтать, в надежде, что, выйдя из себя, кто-нибудь из них непременно проговорится. В конце концов так и случилось. Один полицейский прервал меня и сказал, что в первую очередь им нужен не он. Вид у него при этом был чрезвычайно лукавый, однако меня не обманешь — я сразу же все поняла. Они попытались было меня расспрашивать, но — да будет вам известно — если консьержка болтлива, то это еще вовсе не означает, что у нее можно что-то выпытать, нет, никогда! Для меня это дело чести. Если жильцы приятны и вежливы со мной, я и сама забочусь о них,— они могут считать себя находящимися под моей защитой.

Закончив эту тираду, она самодовольно хихикнула. Улоф также не сумел удержаться от улыбки, однако внутреннее напряжение не покидало его. Он нетерпеливо поторопил ее:

— Так, а дальше?

Когда она ответила, в голосе ее уже не было столько восторга.

— «Кто же тогда вам нужен?» — спросила я и сказала, что все это довольно странно: сначала вы приходите и спрашиваете об определенном человеке, живет ли он здесь и тому подобное, а потом заявляете, что вам нужен вовсе не он. Получается чепуха какая-то. Тот, который пытался меня расспрашивать, сказал, что им нужен приятель, который живет с ним. Они за ним и пришли. «Приятель»,— повторила я, удивленно захлопала глазами, разинула рот, дохнула на них чесноком, да так, что они даже попятились, как дочь фараона, когда обнаружила в корыте Моисея.— «Так вот, в этом доме не случается ничего такого, о чем я бы не знала. Жан-Поль Меру, бывает, конечно, водит к себе иногда разных девушек, однако, чтобы он жил с товарищем…» Я даже глуповато заржала — это их, казалось, окончательно убедило. Потом я сказала им, что мсье Меру живет на самом верху справа в конце коридора. Но в доме нет лифта и им придется изрядно попотеть, если они захотят подняться. Сама я делаю