вскочила, порываясь бежать неизвестно куда.
– Съездим в микрорайон? – сказал Валентин. И сразу все стало на место. Ясно и хорошо. В микрорайоне как раз сдают новый дом. Они съездят и посмотрят. У них будет такая же планировка, стоит посмотреть. Женька облегченно вздохнула и улыбнулась Валентину:
– Айда! Засиделись.
Ехать обратно, под гору, было легко. Телеграфные столбы будто сорвались с места и сами бежали навстречу. Весь город бежал им навстречу. Женька согрелась от скорости, на ходу расстегнула куртку, управляясь с рулем одной ловкой рукой и радуясь своей ловкости.
Красный помпон Валентина, все больше сползая набок, светил Женьке на поворотах. Нагоняя его, Женька почти влетела на перекрестке в объятия милиционера. Слишком поздно заметила, чтобы остановиться.
Милиционер, щекастый и полный, какими милиционеры и не бывают, с усилием удержал Женькин велосипед, отряхнулся от пыли, которой они с велосипедом обдали его сполна, и только потом свистнул в служебный свисток. Женька еще подумала, что просто ему нравится свистеть, никакой надобности уже не было. Разве что – для Валентина, проскочившего далеко вперед. Валентин обернулся, оценил обстановку и сделал крутой разворот.
– Почему машина не зарегистрирована? – строго спросил милиционер, слишком щекастый и полный для блюстителя порядка и потому особенно строгий. – Штраф давно не платили?
Тут только Женька вспомнила, что номеров у них нет – ни у нее, ни у Валентина. В прошлом году, правда, были, но в этом нужны уже новые. Сложной системы ежегодной регистрации велосипедов Женька не понимала и не одобряла. Просто, считала Женька, выманивают каждую весну лишние тридцать копеек под законным предлогом. Поэтому она соврала сразу и с чистым сердцем:
– Так мы же их с дачи перегоняем. В город. Они всю зиму на даче стояли, а завтра, конечно, зарегистрируем.
– Прямо с утра пораньше, – подтвердил Валентин, и в кривом его носе было столько ехидства, что Женька пожалела милиционера. – У вас там во сколько открывают? Чтобы не опоздать! – сказал Валентин, явно уже переигрывая. Женька хмыкнула, ловко переведя хмык в кашель.
Видно было, что милиционер не поверил, но совесть ему не позволяла вот так, за здорово живешь, брать штраф с двух симпатичных нахалов одного с ним возраста, явно не тунеядцев, живущих собственным трудом. Щекастое его лицо явственно отразило жуткую внутреннюю борьбу чувства и долга. Женька даже язык прикусила, чтобы смолчать, но, конечно, сказала громко:
– А вы свой-то зарегистрировали?
– Чего? – не понял милиционер и весь сразу напрягся.
. – Чего! – сказала Женька. – Велосипед, конечно.
Милиционер вдруг покраснел так, что, казалось, лопнет.
– Катитесь вы к черту, – сказал он с удовольствием И даже рукой показал, куда катиться. И лихо свистнул в казенный свисток.
Они смеялись до самого микрорайона. Ехали рядом по обочине и ржали. В конце концов в милицию идут те же свои ребята, бывшие одноклассники. Только форма гипнотизирует, а так всегда можно найти общий язык. Общий язык человечества – юмор, без которого и в милиции не проживешь.
В микрорайоне пришлось спешиться. Тут и своим ходом, ведя велосипеды под уздцы, нелегко было пробраться – такая кругом грязь и колдобины, прямо дыбом вывороченная земля. Среди всего этого хозяйственного развала торчали бульдозеры, экскаваторы и прочие агрегаты. Тоже наслаждались воскресным солнцем, разминали кронштейны-мускулы. Не было тут еще ни деревьев, ни скверов, ни белья на веревках, ни даже самих веревок. Только детская площадка, будто перенесенная сюда с журнальной картинки, уже была, и желтые качели сами собой раскачивались на ветру.
В доме рядом уже жили, хотя сам дом, не крашенный еще, обшарпанный и неказистый, просто – коробка с окнами, был вызывающе неуютен. Но в нем уже жили и были счастливы. И Женька позавидовала тем, кто в нем жил. Позавидовала женщинам, которые деловито гребут грязь сапогами, пробираясь к своему – своему! – дому, и переобуваются потом у подъездов в туфли, доставая их из сумок. А сапоги, наверняка специально для этого и купленные, несут дальше в руках, далеко отставив, чтоб не измазаться. И расходятся по своим квартирам, чтобы быть счастливыми.
На нового человека микрорайон, полным и совершенным своим ералашем, должен был действовать угнетающе. Но Женька с Валентином смотрели вокруг с восхищением. Они видели перед собой не яму, огромную, как пропасть, а котлован под еще один фундамент. Не кирпичи, сваленные кучей, а стену своего будущего дома. Не просто развал, а деловую спешку строителей, со всякими ее издержками и теневыми сторонами. И были благодарны за эту спешку, потому что она приближала их счастливый день. И принимали все теневые стороны, щедро раскрашивая их в розовый цвет.
Они твердо верили, что, когда поселятся здесь, все вокруг, в одно лето, зарастет цветами и сиренью, толстые голуби будут делать им на балкон и брать крошки с ладони, Женькин велосипед сам побежит по асфальтовой дорожке, а крыша никогда-никогда не протечет над их головой. Во всяком случае, своих рук они не пожалеют, чтобы так было.
– Сумасшедшие темпы, – сказала Женька, светло озираясь.
– Через полгода – как штык! – сказал Валентин.
И они пошли дальше, к окраине микрорайона, весело ступая по лужам, так что брызги летели. Наконец увидели дом, возле которого разгружали мебель и суетились. Больше всех суетилась маленькая старушка, обвешанная кульками, как с рынка. Едва на машине брались за очередную вещь, как она громко пугалась: «Осторожно! Там стекло!» Если бы силы ей позволяли, она бы ни до чего не позволила дотронуться грузчикам, все бы сама тихонько переносила, и все было бы цело. А так – чужие люди, уже разбили трюмо. И старушка ужасно сердилась на мужа, который плохо следил за разгрузкой, плохо командовал, плохо упаковал, а теперь, с этой беготней, еще и наверняка простудится.
– У вас какая квартира? – осторожно спросила Женька.
– Конечно, однокомнатная, – даже обиделась старушка. – Дети сами живут, а уж мы тут в свое удовольствие…
