По всей видимости, у аолиэтного лаоэра было сугубо космическое чувство юмора — он исчез. Стефан Искра мог шевелиться сколько угодно, но как был в четверге, посреди огромного ванного зала с ультрасовременным джакузи, в котором плескалась женщина — удовольствие московского дизайна, так и остался там, в кожаной кепке и плаще с поднятым воротником.
— Нет, — решил прояснить ситуацию суперсолдат, — мы не соседи.
— Марат, — томно прошептала женщина, откидывая голову на специальное приспособление станка, фиксирующего ее тело в джакузи разноцветными ремнями из пластика, — ко мне ворвался насильник. — Она выгнулась всем телом, глядя на Стефана из-под опущенных ресниц нежно-невменяемым взором…
…На Земле в данный момент существуют три внеземных цивилизации и семь наслоений невидимых параллельностей земного происхождения. Если убрать прокладки измерений и воссоединить все части расчлененного параллельностями образа, то это и будем мы — боги из лазоревой благодатной гармонии вечного и бесконечного осуществления, которую статик-рабы, одна из частей нашего расчлененного образа, называют Смертью…
— Клавочка, — заглянул в ванную мужчина культуристского телосложения и тут же, увидев Стефана Искру, с ревом ворвался в «банный зал».
Само собой, Стефан поступил как «солнечный убийца» и государственный человек, ибо лаоэр опять ушел в какую-то одну из многих запредельностей мира; он осуществил мягкий блокирующий прием «юла», то есть мгновенно оказался за спиной атлета, и тот по инерции гневной скорости буквально вбежал в сексуально-гигиеническое джакузи и обрушился на переставшую шептать и начавшую визжать
Клавочку всей массой своего рельефного тела. Аолитный лаоэр вдруг одарил Стефана Искру внехронологическим реставрационным видением, и он увидел, что неизвестная ему сладострастница Клавочка в первообразе, раскиданном частями по шести из семи параллельностям, была лучезарной, как Дева Мария, а могучий и гневный Марат, навалившийся на нее, прекраснодушным и светоносным. «Проклятая Катастрофа, — подумал Стефан Искра, входя со стороны моря в село Нахапетово. — Таинственная Катастрофа, — думал он, направляясь в сторону самого большого и богатого дома в селе, мимоходом отмечая присутствие не заметивших его коллег. — Интересно, почему мы не почувствовали приближение этой Катастрофы?»
Как Россия располагается на стыке Азии и Европы, Востока и Запада, как Израиль находится в точке возникновения трех мировых религий, а Тибетское плоскогорье и Гималаи выдавились в месте столкновения Евроазиатского и Индо-Австралийского континентов, так и Солнечная система была сброшена Великим Ураганом в самый центр бездны противоречий между шестьюстами шестьюдесятью шестью синеоттеночными и тремястами тридцатью тремя симфониальными галактиками. Отсюда все наши беды, трагедии, растущее чувство безысходности, беззащитной тоски по совершенству и страх перед смертью, который можно маскировать каким угодно бесстрашием, мудростью, фанатизмом, — он все равно неизбывен. Чтобы не плести нить долгих объяснений, приходится сжимать их до уровня развернутой цитаты. Что произошло?
Для начала возьмите настоящее старинное зеркало — настоящие зеркала на заговоренно-серебряной основе не тускнеют, как современные, а лишь углубляются — и взгляните через него на себя. То, что вы увидите, объяснить невозможно, но можете не сомневаться — вы вскрикнете от восторга перед увиденным, вам откроются кое-какие тайны о самом себе. Трудность лишь в том, что по-настоящему старинных зеркал очень мало, и большинство из них находятся в пещерных храмах Индии. Три зеркала есть в России, и все они хранятся в точках державной и магической власти — одно в Кремле, а два других вне Москвы. Впрочем, ладно… Вот вы нашли это зеркало, взглянули на себя, вскрикнули от восторга неповторимого узнавания и, подняв его над головой, шарахнули об пол. Видите, на сколько осколков разлетелся ваш восторг перед самим собой? Для того чтобы не пропал в забвении ни один осколочек, приходят спасатели, и все пространство предполагаемого разлета осколков покрывают пластырной мезузой «темной материи», включают аппараты времени и начинают долгую реанимационную работу по собиранию нашего Божественного образа, выводя из комы забвения. Так что мы не должны забывать, что, глядя на звезды, мы смотрим на осколки самих себя.
…Что-то наподобие этого произошло с нашей звездной бригантиной «Солнечная система». Вселенский ураган «Удар бича» шарахнул ее с рифа галактических противоречий, и мы теперь полностью зависим от результатов работы спасателей из нашего, БОЖЕСТВЕННОГО, мира и оставшегося целым, хотя и очень ограниченного в действиях, капитана Иеговы, известного человечеству и под другими именами, который поддерживает жизнеобеспечение нашей бригантины из командирской рубки, называемой планетой Юпитер. Впрочем, это уже другая история…
Глава двенадцатая
Капитолина Витальевна Шадская, Любочка Кракол и Татьяна Литвинова сидели в большой комнате Капиного дома и пили травяной чай, приготовленный из трав, известных только одной Капе, в знании которых ей не было равных на всем юге России и Украины. Капа была современной и городской ведьмой, поэтому более изощренной. Женщины пили чай и разговаривали.
— Вы помните Аскольда Иванова? — спросила Любочка, подцепив с блюда ягоду паслена и отправляя ее в рот. — Он выглядит не лучшим образом, но я не увидела на его лице морщин неудачника.
— Что ты имеешь в виду, дорогая? — Литвинова отхлебнула из глиняной чашки черный настой и поморщилась от терпкого и вязкого удовольствия. — Он стал похож на подвергшегося ограблению нищего?
— Да, — кивнула головой Любочка и положила еще одну ягоду паслена в рот. — У него вид человека, которому в кабинете врача сказали, что он болен неизлечимой формой рака печени, а через полминуты догнали в коридоре больницы и сообщили, что перепутали, у него просто сезонное обострение геморроя.
— Иванов, — насторожилась Капитолина Витальевна, следя, как на спиртовке закипает колба, и высыпая туда из полотняного мешочка сбор трав, — я его знаю, он мне нравится, жил по Ружейному переулку в районе тюрьмы.
По комнате разлился запах подвально-грибной сырости, а вода в колбе стала молочно-фиолетового цвета.
— Его видели на кладбище, бродил среди могил родных и друзей и посетил приют Тер-Огонесяна, — сказала Таня Литвинова и подставила чашку Капе, начавшей разливать жидкость из колбы. — Какой бодряще-зябкий запах у этого сбора. Он чей?
— Мой, — улыбнулась Капа, — это ластовичная трава, высушенное сердце крота и желуди с дуба, растущего на месте бывшего еврейского кладбища.
— Какая гадость! — Любочка Кракол отхлебнула свежий настой. — Иванов ищет деньги, которые он оставил на черный день у покойного Тер-Огонесяна.
— Ах, Самвел, — томно прикрыла глаза Танечка Литвинова. — Не понимаю Глорию, это безумие, зачем было душить, когда можно было родить еще одного сына… — Она заглянула в чашку с настоем и спросила у Капы: — Что даст нам высушенное сердце крота?
— Не знаю, — пожала плечами Капитолина Витальевна. — Ты такая же ведьма, как и я, что захочешь, то и получишь…
