— Можешь дать мне снотворного?
— Где Ибрахим Ибрахим?
— Разве я сторож брату своему?
Я бросаю на него взгляд, исполненный — надеюсь, он так это и поймет, — укора. Он пожимает плечами. Я возвращаюсь в игровую комнату, где Амос Ашкенази и Ассада Бенедикт играют в «Монополию».
— Где Деста Эзра?
— В душе, — говорит Ассада Бенедикт.
Я иду обратно на пост сиделки, сажусь и жду, когда позвонит Кармель. На полке лежит газета, но мне не хочется читать. Я отстукиваю пальцами по твердой пластиковой крышке стола ритм айрон-мэйденовской «Where Eagles Dare». Она все не звонит. Я открываю газету. Заявлявшая в течение многих лет, что информация об определении национальности при регистрации удостоверений была конфиденциальной, Комиссия по свободе информации при Министерстве внутренних дел вчера дала добро на публикацию официального списка вариантов национальной принадлежности. Приводя 132 определения национальностей, принятых Администрацией населения, включая более сотни стран и государств, а также религиозных и этнических вариантов, список, тем не менее, не дает ни гражданину Израиля, ни постоянному его жителю регистрироваться как израильтянин. Среди принятых определений есть абиссинцы, американцы, арабы, баски, боливийцы, друзы, евреи, изучаемые, ирландцы, итальянцы, канадцы, ливийцы, мальтийцы, марониты, микронезийцы, незарегистрированные, неизвестные, неопределенные, неуказанные, тайваньцы.
Я звоню Кармель.
— Алло?
— Ибрахим Ибрахима увезли.
— Кого?
— Араба.
— Который убил девушку?
— Который убил девушку.
— Где он?
— Опять в тюрьме.
— А доктор Гиммельфарб знает?
— Химмельблау.
— Какая разница.
— Конечно, знает. Она его туда и отправила.
— И что?
— Чушь какая-то. Стоило мне уехать на один день в Иерихон, как я возвращаюсь — а его нет.
— Тебе не кажется, что она знает, что делает?
— Но он сумасшедший.
— А она — врач.
— Именно это я и не понимаю. Любой идиот видит, что у него крыша съехала.
— Это не похоже на профессиональный диагноз.
— Он безумен. Он думает, что его душит змея. Как можно психа выставить из психбольницы?
— Она — психиатр. У неё годы опыта, чтобы решить, кто там настоящий сумасшедший, а кто просто пытается остаться безнаказанным.
— Он считает, что Робинзон Крузо — еврей. У него крыша поехала.
— Он убил девушку.
— Он убил её, потому что был буен.
— Все равно он убийца.
— Он сумасшедший убийца.
— И в чем разница?
— Закон утверждает, что разница есть.
— Забудь про закон, — говорит Кармель. — Давай я тебе приведу пример. Когда нацисты убивали евреев из ложной уверенности в превосходстве арийской расы, это было убийство, да?
— Да.
— А когда муж убивает жену, потому что он несправедливо — или справедливо — подозревает её в том, что у неё с кем-то роман, это убийство, правильно?
— Правильно.
— А когда убивают премьер-министра, потому что убийца свято верит в то, что он совершает великое дело для всей страны, — это все равно убийство, верно?
— К чему ты клонишь, Кармель?
— К тому, что убийство есть преступление, и неважно, какой у него мотив. Преступление не перестает быть преступлением только потому, что у него есть расовая подоплёка, романтическая подоплёка или политическая подоплёка.
— И что?
— По той же схеме: преступление не перестает быть преступлением, потому что имеет психотические мотивы.
— И кто должен решать, кому сидеть в тюрьме, а кому в психиатрической больнице?
— Доктор Готтердаммерунг [52].
— Химмельблау.
— Все равно. Смысл вот в чем: у тебя нет другого выхода, кроме как доверить профессионалу поставить точный диагноз.
— Но если человека надо судить по его поступкам, и если каждый человек отвечает за свое поведение, для любого психиатрического диагноза просто нет научного обоснования.
— И все равно кто-то должен принимать решение.
— Но почему это доктор Химмельблау?
— А почему нет?
— А почему не я?
— Она — врач.
— Но она же не принимает объективного беспристрастного решения.
— Она — врач. Это — её решение.
— Что означает, что это не обоснованное научное решение. Если человек принимает решение, это никогда не будет чисто медицинским решением, свободным от моральных суждений.
— А что не так с её решением?
— Потому что это чушь.
— Даже есть это чушь, это реальность.
— Кто это сказал?
— DSM.
— Это всего лишь книга.
— Книга, в которой перечислены психиатрические болезни и критерии диагностики.
— Книга, которую написали люди. Люди с субъективными мнениями. Люди с социальными и политическими взглядами.
— Люди, которые сыграли в эту игру, Гилад. Люди, которые завершили курс академического образования и стали врачами. Ты же не можешь закончить какую-то работу по «Робинзону Крузо».
— Но если она посылает человека в военную тюрьму, она ставит ему политический диагноз, а не медицинский.
— Ну так допиши свою идиотскую работу, получи степень, поступай в аспирантуру, получай ещё степень, станешь врачом или юристом или чем ещё — а потом можешь держать своего дружка-убийцу в психушке.
Я выглядываю в окно. Снова облачно. И холодно. Не люблю такую погоду. Мне, наверное, нравится, когда жарко. Как в Тель-Авиве. Я там жил в течение года, это был мой последний год в армии. Меня
