этого баловства не признаёт: лекарств всяких, таблеток. Нужно морковки побольше есть. Чеснок с грядки. Лук. Спать всегда с открытым окном. Босиком бегать. Огурцы поливать каждый вечер. Водоросли на берегу собирать и носить на участок — это же удобрение.
И никаких таблеток!
Будешь здоров как бык. Вон дедушка у нас, слава богу, здоров! Своими руками эту дачу построил. Водопровод провёл прямо в дом. Нечаевы, например, на колонку ходят. А у нас красота: кран повернул — и пожалуйста, мойся. Это всё прекрасно. Но дедушка забывает, что он уже не мальчик. Тачку камней наложит — и ну с ней бегом! Хоть бы дядя Владик ему сказал! Дедушка, как ни странно, дядю Владика слушает.
— Дурак, — вдруг сказал мой младший брат Всеволод.
— Что ты сказал? — говорит тётя Лера. — Так нельзя говорить!
— Почему нельзя? — сердится Всеволод.
Он сидит на полу и Ардальона тянет за хвост. Он его не дразнит! А Ардальон его лапой ударил, Зачем он ударил?
— Мало ещё он тебя ударил, — говорит дядя Гена.
— Нет, много! — сердится Всеволод.
Теперь он Ардальона хочет ногой толкнуть. Но Ардальон уже на диван прыгнул, спрятался за меня. А Всеволод за ним лезет.
— Это кто тут такой драчун? — говорит бабушка.
— Я! — говорит Всеволод. И опять лезет.
— А ты кто такой? — удивляется бабушка.
— Внук, — говорит Всеволод. И пыхтит — так он за Ардальоном лезет. Никак не может залезть на диван. Высоко! А Всеволод маленький, не в нашу породу. И вообще ему только два года.
— Что-то я такого внука не помню, — говорит бабушка. — Как же тебя зовут?
Всеволод стоит перед бабушкой и сопит.
— Забыл, что ли? Ну, как тебя зовут?
— Могла бы уже запомнить, — говорит Всеволод.
Повернулся и из комнаты вышел. Уже на террасе гремит. Это он из коробки мои игрушки вытаскивает. Пускай! Всё, что может разбиться, я ещё вчера вечером убрала на шкаф. Я же знала, что брат Всеволод сегодня приедет. А на шкафу ему не достать. Всеволод у нас ужасно упрямый. Дядя Гена говорит, что он таким не был.
— Конечно, ты хуже был, — сразу сказала бабушка. — На пол ложился и ногами дёргал.
И тётя Лера такой не была, это уж точно. А Всеволод у нас такой. Ему, например, конфету дают. Он берёт — он конфеты любит, — но молчит. Тётя Лера говорит: «А что нужно сказать?» Всеволод молчит и в сторону смотрит. «Ну?!» — говорит тётя Лера. Всеволод вдруг обратно конфету кладёт. Отдал и пошёл. А ни за что не скажет, что его просят. Такой!
— Характер, — смеётся дедушка.
— Может, его надо драть? — говорит дядя Гена. — А то будет такой характер!
— Я тебя самого выдеру, — говорит бабушка. — Скажет тоже — ребёнка драть! Додумался.
— Всеволод… — говорит дедушка. — Конечно, имечко! Разве человек выговорит? Вот он и не говорит. Удружила внуку…
— Ну и не называли бы, раз не нравится, — говорит бабушка. — А мне нравится.
— Как же они пойдут против воли умирающей матери? — смеётся дедушка. — Назвали как миленькие. А ты воспользовалась.
— Конечно, — говорит бабушка. — Я своего не упущу. Я такая.
— Ты нарочно тогда свою операцию приурочила, — смеётся дедушка. — Я тебя знаю!
Бабушка так тогда приурочила. Мы вечером за столом сидели, на даче, вдруг она говорит: «Надоело мне со стола убирать. Уберите-ка сегодня сами. А я журнал почитаю». Дедушка говорит: «Аня, опять?» Бабушка рассердилась: «Ничего не опять! Просто полежу». И ушла за перегородку, у нас там кровать. Шелестит журналом. Мы уже чаю попили. «Да не шелести ты, — говорит дедушка. — Я же вижу, что у тебя свету нет». — «Ну, зажги, раз видишь», — сказала бабушка.
Дедушка свет включил, и бабушка сразу ему не понравилась. Какое-то у неё было такое лицо. Мне тоже не понравилось. Я говорю: «Давай я к тебе на кровать залезу!» — «Потом», — говорит бабушка. Это мне совсем не понравилось. А дедушка даже испугался. «Аня, — говорит, — может, лучше в город поедем?» — «Дай лучше грелку», — улыбнулась бабушка. Но как-то не очень улыбнулась, не как всегда.
Дедушка сразу дал. Она грелку на живот положила, говорит: «Теперь хорошо. Сейчас пройдёт». Как у бабушки заболит, она сразу грелку кладёт. Немножко подержит — и ничего, встанет. Но пока лежит. Вдруг говорит: «Дед, почитай-ка вслух!» Как маленькая. Я даже засмеялась. Дедушка стал ей газету читать. Она и глаза закрыла. Неинтересно, конечно. Вдруг говорит: «А-а…» Дедушка не понял: «Что ты сказала?» А бабушка опять: «А-а…» И не открывает глаза. Дедушка газету бросил, вскочил. «Аня! — кричит. — Анечка!» Бабушка молчит. Я уже реву.
Хорошо, что Савчук в то лето машину купил. Это просто счастье! И что в тот вечер он был на даче…
Дежурный врач прямо так дедушке и сказал: «Это ваше счастье. Ещё какой-нибудь час, и медицина была бы уже бессильна». И сразу бабушке стали операцию делать. Целых четыре с половиной часа делали. Врач дедушке сказал: «Мы всё сделаем! Хотя ручаться нельзя, потому что болезнь запущена. Как же вы это так свою жену запустили? Она сегодня что делала, например?» — «Картошку окучивала», — сказал дедушка. «Ой-ой-ой!» — сказал врач и сразу побежал дальше операцию делать.
Но дедушка же не знал! И я не знала. И моя мама! Она в пустыне была. Там тоже есть мятлик живородящий, но этот мятлик, конечно, совершенно другой, чем в тундре. Интересно, как бы мы бабушке не дали картошку окучивать? Если картошка уже цветёт! Бабушка нас не спрашивает. Всё сама хочет сделать — её не удержишь. Просто врач нашу бабушку не знает, а то бы он так никогда не сказал.
Дедушка всю ночь в больнице сидел. И дядя Гена. И дядя Владик. Потом им сказали, что операция прошла удачно. Но положение остаётся тяжёлым — так им сказали. Ведь у бабушки затронута печень!
Конечно, дедушка всё равно не ушёл. И дядя Гена. И Владик. Они всю ночь ходили в больнице по коридору. Там коридор такой длинный! Белый. Вдруг нянечка к ним бежит, машет руками. Они даже испугались. Но нянечка говорит: «Не пугайтесь, пожалуйста! Кто тут Строгов, Геннадий Васильевич? Его к телефону!» Дядя Гена скорей взял трубку. Его в трубке поздравляют. Дядя Гена никак не поймёт. Потом вдруг понял. Его же с сыном поздравляют, вот с чем. Оказывается, у него только что сын родился. Мальчик здоровый и кричит громко. Тётя Лера тоже здорова. Она даже не заметила, как сын родился.
«А не дочь? — спросил дядя Гена. — Вы точно знаете?» В трубке засмеялись. «Нет», — говорят. Дядя Гена может не волноваться: это сын, по всем признакам. Очень громко кричит! «Ну что ж, — сказал дядя Гена. — Ничего, значит, не поделаешь, спасибо». В трубке удивились, что он так сказал. Обычно отцы как раз рады, если у них сын. Отцы бывают просто в восторге.
«Я тоже в восторге», — сказал дядя Гена и вернулся в коридор.
Потом наступило утро.
Все двери в больнице сразу захлопали. Медицинские сёстры стали градусники разносить. Больные бегом побежали в умывальник. И уже пришёл главный врач. Он был румяный и сердитый. Никак не мог косы запихать под свою белую шапочку и потому сердился. Дедушка бросился к главному врачу: «Мне только одним глазом взглянуть на неё!» Тут главный врач совсем рассердился. Он просто дедушку не понимает! Ведь это же послеоперационная палата. Туда вообще нельзя заходить! Тем более в своей одежде. В обуви! Эта палата вообще на четвёртом этаже, куда никого не пускают. Пусть дедушка спокойно идёт домой и ложится спать. А они тут, в больнице, как-нибудь справятся своими силами. И всё будет хорошо…
Хитрый дедушка сразу сделал вид, что он идёт домой. Даже обманул дядю Гену и дядю Владика. Даже они поверили!
А дедушка тут же вернулся в больницу и по служебной лестнице взбежал на четвёртый этаж. Так быстро! Никто не успел его остановить. И на четвёртом этаже дедушка бросил пальто на перила, а ботинки поставил прямо на площадке. Ведь в одежде нельзя! Тем более в своей обуви. А в носках дедушка сразу нашёл послеоперационную палату. Там дверь была настежь…
Бабушка только-только глаза открыла после операции.
