«Ну, думаю, вроде я в раю, — рассказывала бабушка. — Тепло. Светло. Наш дед перед глазами торчит. В носках. И на каждой руке — по ангелу».
«Бешеные попались какие-то ангелы!»
Это на дедушке медицинские сёстры повисли. Тащат его из палаты. Прямо слова не дают сказать. А дедушка всё равно кричит: «Аня! У тебя всё в порядке!» Тут его в коридор уже вытащили. Со всех сторон ахают: «Да как же вы?! Да разве так можно?!» Дедушка вдруг вспомнил. Как от них рванётся! И опять побежал в палату. «Аня! У Генки парень родился!» Бабушка губами зашевелила. Но дедушка ничего не расслышал. Тут на него так насели! И няни. И сёстры. И дежурный врач откуда-то прибежал. Все на нём висят. И дверь в палату закрыли. А дедушку мигом выставили на площадку.
Он уже на втором этаже был, вдруг сверху кричат: «Молодой человек, обождите!» Дедушка сразу понял, что это ему. А санитарка даже смутилась: «Ой, — говорит, — простите! Я думала, вы будете сын…» — «Ничего, — говорит дедушка. — Я не обиделся». Она засмеялась, говорит: «Больная мальчика велела Всеволодом назвать. Вы запомнили? Всеволодом». — «Запомнил, — сказал дедушка. — Это я запомню».
И брата Всеволодом сразу назвали.
— Нет, ты при детях скажи, — говорит дедушка. — Откуда Всеволод, почему Всеволод? Пускай дети это знают!
— А они уже сто раз знают!
— Знаем, знаем, — говорят все: дядя Гена, тётя Лера, мой двоюродный брат Алёша, братья Андрюша и Серёжа. И дядя Владик тоже кивает.
— В честь бабушкиного друга, — говорю я.
У бабушки в детстве был друг — Всеволод. Он прямо из деревни на фронт ушёл, добровольцем, и его убили. Это ещё в гражданскую войну было, вот когда. Никто эту войну не помнит — ни дядя Гена, ни тётя Лера, ни моя мама. Даже мой папа, наверное, не помнит.
— Вот именно, — говорит дедушка. — В честь Севки ты назвала. Значит, ты только о нём все эти годы и думала.
— А как же, — соглашается бабушка. — Думала. Что же мне, только о тебе думать? Сорок третий год с тобой мучаюсь. Нагляделась! Скажи спасибо, что замуж пошла…
— Чего же ты пошла? — говорит дедушка.
— А по дурости, — смеётся бабушка. — А ты думал, по любви?!
— По любви! — кричит мой брат Андрюша.
— Нет, по любви! — кричит мой брат Серёжа.
— Бабушка, по любви! — кричу я.
И Всеволод тоже что-то кричит. Но не слышно. Дядя Гена так хохочет! Он на диван повалился. Ардальон едва выскочил из-под дяди Гены. Тётя Лера тоже смеётся. И дядя Владик. Даже мой старший брат Алёша, который всегда читает, отложил книгу и смотрит, что у нас случилось. И тоже смеётся.
Мы все знаем, что бабушка пошла за дедушку как раз по любви: Ей кругом говорили: «Аня, только за этого голодранца не выходи!» А она всё равно вышла. Ей говорили: «Что ты делаешь? Он же абсолютно жить не умеет! У него штанов путных нет!» А бабушка вышла. Между прочим, штаны у дедушки были. Серые брюки. Домотканые, теперь таких и нет. Хочешь, да не купишь! А у дедушки они были. Он свои брюки на ночь клал под матрац, чтобы утром брюки были как новые. Утюга у дедушки, конечно, не было. А если б у него даже был утюг, всё равно включить его некуда. Интересно, куда бы дедушка свой утюг включил? У них в деревне электричества не было! А потом они переехали в город.
Дедушка в общежитии поселился, а бабушку туда не пустили. В общежитии с детьми не полагается жить. А куда же она Шурочку денет? У них уже была Шурочка, как раз родилась. И бабушка снимала угол у дворничихи. Она до сих пор удивляется, как дворничиха её пустила с ребёнком. Добрая была! А бабушка даже забыла, как её имя. И дедушка не помнит. Он вообще с трудом может себе представить, как они тогда жили. Нелёгкое было время! Дедушка жил в общежитии с тремя товарищами, и на четверых у них были одни сапоги. Как они эти сапоги берегли, смешно вспомнить. Через весь город ходили в институт босиком.
— Ничего, в городе не колко, — смеётся бабушка.
— Можно на автобусе доехать, — говорит мой брат Андрюша.
— Или на трамвае, — говорит мой брат Серёжа.
— На метро! — кричит Всеволод. — Дедушка, на метро!
— На худой конец, просто в такси, — вставляет тихонечко тётя Лера.
Она всегда тихо говорит. А мы все прямо орём, так тётя Лера считает. У нас такая громкая порода, ничего не поделаешь.
Это сейчас взяли моду — за два квартала ездить. А чтоб ноги окончательно не отсохли, придумали себе туризм. Двести километров пробегут в отпуск и одиннадцать месяцев опять сиднем сидят. Надо ходить каждый день! Вот дедушка ходил каждый день через весь город и сапоги нёс под мышкой. Чтоб они не изнашивались. А уж перед институтом эти сапоги надевал и шёл в сапогах на экзамен к профессору. Сапоги на дедушке просто пели!
— Раз ты такой идейный противник туризма, — сказал дядя Гена, — что же ты каждый год всю школу с собой таскал: то в горы, то к морю? Вон и меня с толку сбил. И Владьку.
— Прошу не припутывать, — сказал дядя Владик. — Альпинизм — совсем другое дело. Это спорт смелых, а не ленивых!
— Ах ты мой скромник! — сказала бабушка и погладила дядю Владика по голове.
— Дачи не было, вот и бегал, — засмеялся дедушка. — А теперь я частный собственник, мне ничего не надо.
— Знаем мы, чего тебе надо! Телефон-то припрятал? Я хотела в книжку переписать, а уже нет.
— Какой телефон? — сказал дядя Владик. И ухватил бабушку за руку: — Дай давление тебе смеряю, для порядка.
— Нет у меня давления! — рассердилась бабушка. И отняла свою руку у дяди Владика. — Он знает какой…
— Ну, мама, дай померяю, ну что тебе стоит, — смешно заныл дядя Владик. — У меня же практики не хватает, честное слово! Ну какой же я буду врач? Всякого врача в его собственном доме на части рвут — там колет, тут жжёт. Каждый врач в своём дому — человек. А у нас все здоровые, как лошади, только брыкаются!
— А ты ещё не врач, — засмеялась бабушка.
— Всё равно теперь буду, куда уж деваться, — заныл дядя Владик. — Меня, между прочим, все хвалят, говорят, я такой способный…
— Сам не знаю, куда этот телефон подевался, — сказал дедушка. — Я даже и взглянуть не успел. Впрочем, он мне не нужен.
— Что за телефон-то? — спросил дядя Гена.
— Ты же его в пиджак положил, — напомнила я дедушке. — Во внутренний карман. Принести?
— Спасибо, Саня, не надо, — сказал дедушка.
— Ой, не могу, — сказала бабушка. — Врёшь ты, как маленький. А ведь тебе, говорят, семьдесят лет в обед?
— Подумаешь! — сказал дедушка. — И тебе когда-нибудь будет! Нашла чем попрекать.
— Вы меня заинтриговали, — сказал дядя Владик. — Объясните толком, что за таинственный телефон?
— А-а, ерунда! — отмахнулся дедушка.
— Конечно, — сказала бабушка. — Просто отец наш хочет работу сменить. Тут ему очень тихо, сами понимаете…
— Очень интересно, — сказал дядя Владик. — Да, кстати, я ведь трубку захватил, хочу твоё сердце послушать.
— Ещё чего! — сказал дедушка. — Тоже мне — профессию выбрал! Закончил бы, как люди, политехнический, глядишь, хоть канализацию бы на дачу провёл. А то бросаешься на людей!
Мне даже жалко дядю Владика стало. Он же учится. А бабушка с дедушкой прямо дотронуться до себя не дают. Я к дяде Владику подошла и тяну его за рукав.
