Я думаю, что Бог накажет нас всех за то, что старик и его корова умрут в раскаленной пыли.
Почему, о Бог?
Почему, Аллах?
Я снова взбежала на крышу с листком в руке, чтобы отдать свое творение Хасану. Но Хасан углубился в какое-то повествование, Джордж внимательно слушал, и я тихонько села рядом.
Небо уже усыпали звезды, приближалось время ужина. Скоро Ольга позвала нас к столу.
Хасан прервал речь, поднялся. Высокий, стройный, в своей обычной белой хламиде. Сердце у меня сжалось Я не знала, что делать, меня охватило какое-то полубредовое состояние.
Джордж тоже встал. К моему удивлению, он оказался ростом почти с Хасана. Они стояли рядом, а вокруг сияли звезды.
Хасан улыбнулся. Я протянула ему свое сочинение, но он не принял листок. Конечно, ведь он же не просил его приносить. Тогда я сказала ему, что обязательно примусь за дневник.
— Хорошо. — Это все, что он сказал.
Верьте или нет, но я опять взбеленилась. Подумать только, он не принял с благоговением мое драгоценное творение! Надо же, не принялся немедленно восхищаться моим героическим решением приступить к написанию исторических хроник!
Я отвернулась, отошла от них и буквально скатилась вниз по ступенькам. За мной сошел Джордж, Хасан спустился последним. Мне хотелось, чтобы Хасан остался с нами, сел к столу. Несколько раз он ужинал с нами. Но он попрощался и ушел.
Бенджамина за столом, к счастью, тоже не оказалось.
Таким образом родился этот дневник.
А теперь я поняла, почему Хасан хотел, чтобы я за него взялась.
Прошло несколько недель. Точнее, девять.
Выделю два обстоятельства. Во-первых, я стала кое-что понимать в беседах Хасана и Джорджа. В беседах несколько однонаправленных, ибо говорил, в основном, Хасан, а Джордж чаще слушал и так или иначе реагировал. Но я перекипела, успокоилась, внимательно слушала. Интересно, что в результате я понимала услышанное совершенно не так, как Джордж. Характерная особенность этих бесед.
Во-вторых — Джордж выкинул фокус, которого я от него никак не ожидала. Он сколотил и возглавил группу, шайку, банду парней из своего колледжа. Они ничем не лучше любой другой такой буйной шараги. Вечно орут, закатывают речи, которые никто, кроме них самих не слушает, а уж воображают-то о себе…
Джордж — и они. Ужас, ужас! Родителям это тоже не нравится.
А Бенджамин, конечно, на седьмом небе. Блаженствует, наслаждается безмерным презрением.
Но с Хасаном Джордж видится ничуть не меньше, чем прежде. Не знаю, что и думать.
Прошли месяцы. Джордж уехал в Индию, в гости к семье деда. Он вырос, возмужал, но по-прежнему является главарем у этой кошмарной банды болтологов и все так же неразлучен с Хасаном.
«Тень предвещает событие» — этот постулат действовал и тогда, когда события зачастили, замельтешили просто калейдоскопической чехардой. Предвестники социальных перемен проявлялись не за столетия, как в былые эпохи, а за годы, а то и за месяцы. Не было еще на Шикаете времени, когда бы столь ясно виделось будущее, столь четко можно было его предсказать и столь сильно ощущалась беспомощность, невозможность повлиять на происходящее.
Уже в восьмую декаду все правительства лихорадочно боролись с нарастающей безработицей, особенно среди молодежи, и с последствиями этой безработицы. Выяснилось, что новые технологии упраздняют необходимость в людской рабочей силе. Бесконтрольно росло население — голод, эпидемии, природные катастрофы еще не взяли на себя роль могучих регулирующих факторов.
Соответствующие агентства уделяли серьезное внимание изучению психологии масс, управлению массами, психологии армий (см. главы «Изменение критериев и стандартов „допустимого' в науке. Сравнительный анализ лицемерия ученых и лицемерия политических и религиозных деятелей разных культур», «Результаты секретных исследований в военных исследовательских учреждениях и влияние их на гражданскую науку»).
Все правительства сознавали проблемы, в которые уткнулись носом, и большинство из них привлекало к решению возникших задач экспертов из разных отраслей, в частности, специалистов по контролю численности населения.
В конце декады города стонали от бесчинств мелких молодежных банд, «бессмысленно» крушивших все вокруг. Как будто в процессе детской игры, банды жгли, грабили, убивали, разрушали все, что попадалось под руку.
Наиболее очевидным средством казалась милитаризация. Росла численность полицейских сил, ужесточались наказания, переполненные тюрьмы трещали по швам. Эти изменения служили предвестием чего-то еще более мрачного, хотя жизнь общества уже в значительной степени изменилась; старики, кряхтя, вспоминали минувшие дни, когда еще можно было найти для проживания относительно спокойную улочку, а войны гремели где-то в другом месте или, по крайней мере, начинались и заканчивались, оставляя промежутки для нормальной жизни, для иллюзии нормальной жизни.
Но у правительств просто не было возможности тешить себя иллюзиями. На них давили массы молодых людей, не имеющих работы и вследствие недостаточного образования обреченных на праздность. Число их перевалило за некую критическую точку, и насилие затопило уже не только города, но и целые страны. Кочующие банды не знали границ между городом и деревней, презирали они и государственные границы.
Единственным путем решения проблемы было заставить воров ловить воров. Максимально возможное количество этих поджигателей, убийц, грабителей привлекалось в военизированные организации. Им выдавалась форма, они становились блюстителями порядка.
Армии живут по своим законам. Личность, втиснутая в форму и в рамки коллектива, тем более, армейского, перестает быть личностью. Массе, обезличенной формой, тоже нужно предоставить какую-то возможность деятельности, иначе она начнет действовать самостоятельно с непредсказуемыми последствиями, с точки зрения власть имущих гораздо худшими, чем такие мелочи, как воровство, грабеж и убийства мирного населения. В качестве паллиатива догадались создать как можно большее количество армий, одетых в разную форму и выполняющих различные функции. Эти армии поощрялись к соперничеству в разных более или менее безобидных формах, в основном, на маневрах и в спортивных играх.
Но подпирали новые и новые миллионы. Все большая доля полезного продукта планеты расходовалась на содержание армий. Их надо было кормить, одевать, обогревать — и все это за счет населения. Гражданская жизнь превращалась в малозначащий придаток. Расширялся разрыв между молодыми — в форме или рвущимися надеть форму — и старыми, даже не пожилыми, даже и совсем не пожилыми. Те, кто постарше, превращались в какой-то общественно незаметный прах.
Венчал структуру привилегированный класс администраторов, манипуляторов и экспертов в форме и без таковой. Эти люди преодолевали национальные барьеры, координировали действия в международном масштабе, сближаясь между собой и все больше отрываясь от национальных низов.
Кроме одетых в форму, обезличенных толп малограмотной молодежи имелись и специализированные армейские группы, которым уделялось особое внимание. Они формировались из лиц, проявляющих склонность к насилию, к убийству, имеющих опыт участия в боевых действиях Развитие техники упразднило необходимость в массовых армиях старого типа.
Не блистая грамотностью и общей образовательной подготовкой, так называемые армии юных отличались достаточно высокой профессиональной натасканностью, а особое внимание уделялось их психологической подкованности. Многоканальная индоктринация не всегда отличалась достаточной согласованностью, иногда противоречила наиболее очевидным фактам, к примеру, бросив беглый взгляд на географическую карту, можно было понять смехотворность иных геополитических претензий. Многое из сказанного легко толковалось на разный манер, выворачивалось наизнанку и обращалось в противоположную сторону. Каждый шикастянин и каждая шикастянка, независимо от образовательного уровня, свободно пользовались пропагандистскими словесными вывертами, необходимыми для выживания,
