У девочки зачесалась ножка. Она потянулась рукой к этому месту, чтобы почесать, но вдруг похолодела. Кто-то дотрагивался до нее рукой. Под простынями. Чья-то рука крепко обхватила ее за лодыжку.
- Но это же сон, - шептала она. Статута теперь было едва видно, она слабо поблескивала в углу, но в глазах у нее стояли слезы. А руки по-прежнему были рядом, большие, сильные руки под простынями, которые двигались по всему ее маленькому тельцу. Ночная рубашка ее оказалась у нее на голове, в ней застряли ее руки. Слезы стыда покатились по ее щекам, она попыталась закричать, но ничего не вышло. Глядя через край рубашки, она глазами умоляла статую. Она умоляла ее помочь ей.
Руки уже трогали ее внизу. Она умоляла статую прекратить это. Может, все это нереально, может, какая-то женщина играла в статую, как играла маленькая девочка с матерью на зеленой лужайке перед домом. Кто бы она ни была, женщина или статуя, она либо не могла, либо не хотела ей помочь, и, почувствовав, как давит ночная рубашка на лицо, она поняла, что статуи там больше не было. Только чьи- то руки, которые причиняли ей ужасную боль, потому что они были очень большие, очень большие для такой маленькой девочки, как она.
'Проснись, - понукала она себя, - проснись и беги прочь!'
Она открыла глаза. И вот из глаз закапали настоящие слезы, слезы отчаяния и страха. Никто не хотел прийти к ней на помощь, никто. Она была маленькой, а руки большие. В любой момент они могли войти и поймать ее. В любое время.
А внизу статуя вышивала и плакала.
- Я была совсем маленькой, мне было лет пять, и он вошел ко мне в комнату, чтобы подоткнуть одеяло.
- О Боже мой! - у Карен от ужаса похолодело под ложечкой.
Она могла представить себе прелестного ребенка неописуемой красоты, ребенка, тихо игравшего в детской. Лежа на кровати, девочка ожидала, когда кто-то придет и подоткнет ее одеяло… она ожидала.
- Мой отец пришел ко мне и сделал мне больно, - вдруг голос у нее стал высоким, звонким, как у ребенка. - Я лежала и думала, чем я перед ним провинилась? Что же сделала я плохого, чтобы он мог себе позволить так надругаться надо мной? И потом я поняла. Все дело во мне. Я была плохой. У меня все перевернулось внутри - у меня не будет детей, все перевернулось, все там нарушено. Потому что я была такой маленькой, и все такое… и я сломалась. Дети не очень сильные создания, - сказала она сухим, педантичным тоном. - Они легко ломаются. Понимаешь?
Карен кивнула. Слезы заструились у нее по щекам.
- Иногда, когда я смотрю на тебя, я вдруг начинаю сердиться. Если бы он не искалечил меня, я тоже была бы такой, как ты, у меня было бы много друзей. Я могла бы быть хорошей и доброй. Но как я могу быть теперь хорошей после этого? Я ничего не могу поделать с собой. Как и мать. Мы обе с ней дефективные, - кажется она пришла в себя. - Но не говори об этом никому, даже Мэтту. Мне будет так стыдно. Лучше пусть люди вокруг считают меня стервой, но только пусть меня не жалеют.
- Лейк, тебе нечего стыдиться, ведь в этом нет твоей вины.
- Обещай, что никому не скажешь.
- Тебе нужно рассказать об этом своему врачу. Иначе тебе не выздороветь.
Лейк яростно замотала головой.
- Обещай.
- Обещаю, - неохотно сдалась Карен.
Лейк успокоилась, и это было настолько же очевидно, как и то паническое настроение, в котором она пребывала несколько минут до этого. Она улыбалась, прикасаясь к заплаканному лицу Карен.
- В конце концов все уже позади. Это какое-то чудо, что ты способна плакать из-за меня. Ты единственный человек, единственный, который на самом деле заботится обо мне.
- Это неправда, - запротестовала Карен. - Что ты скажешь о Джордже?
- Я очень рада, что ты приехала, - сказала она. Я думаю, что на сей раз мне все удастся. Если, конечно, как следует постараться. Все будет хорошо. Ты еще немного побудешь с нами?
- Наши планы в подвешенном состоянии.
- Значит, ты должна остаться.
- До тех пор, пока тебе не надоем.
Тот человек, которого Карен когда-то видела по телевидению, вышел из воды, вытирая капли махровым полотенцем. Набросив его на шею, помахал он Лейк.
- Хэлло! Очень приятно снова вас здесь видеть. Как себя чувствуете?
- Прекрасно, - ответила Лейк. - Я уезжаю во вторник домой. Больше, надеюсь, меня здесь не будет, - радостно заявила она.
- Прекрасно. Я желаю вам всего наилучшего на самом деле, - но его пристальные глаза говорили другое: 'Ты вернешься, все мы сюда вернемся'.
17
Как любой персонаж в детской книжке, Джордж отличался любопытством. Он был человеком, наделенным здравым смыслом, и не верил, что Карен преследует только одну цель в жизни - играть для Лейк роль няньки. Он ждал, что вот-вот от нее посыпятся требования, но так этого и не дождался.
Сид потешался над ним.
- Ты ее ревнуешь, ревнуешь эту маленькую девушку, ее подружку. Успокойся, Джордж, отдохни. Можешь радоваться. Лейк никогда так хорошо себя не чувствовала.
И это было правдой. Она вовремя приходила на работу и не путалась в тексте. Карен всегда находилась рядом с ней, устроившись на собственном стуле, на спинке которого было печатными буквами написано ее имя, и что-то царапала в своем постоянно находящемся при ней блокноте. Она никому не предоставила свои глянцевые фотографии размером 8x10; она не досаждала режиссеру. Короче говоря, у Джорджа не было никаких доказательств, что Карен использует дружбу с Лейк для продвижения собственной карьеры. Само собой, уже одно ее присутствие рядом с Лейк обеспечивало ей определенную рекламу. Журналы для любителей кино очень потешались в этой связи: 'Разве не замечательно, что Лейк, эта великая 'звезда', не забывает о своих старых друзьях?' Номера выглядели прекрасно, и так как обе девушки отличались фотогеничностью, фотографы тоже не сидели сложа руки. Снова Джордж почувствовал, что сможет быть счастливым. Образ Лейк никогда не отличался безукоризненностью, не вдруг стали происходить чудеса. Все же Джорджу было не по себе от присутствия Карен, ему постоянно чудилось, что она что-то от него скрывает. Его постоянно не покидал страх, что она обладает властью над Лейк и эта власть может увести девушку у него навсегда. Потому что, в конце концов, тот факт, что Лейк все еще находилась рядом с ним, был шуткой космического масштаба всех времен. Он, конечно, был большой дока и умело заправлял своими делами, но в глубине сердца он оставался подростком, восьмиклассником. Любой другой юноша чувствовал, что он выше Джорджа. Может, именно поэтому Карен вселяла в него чувство неловкости. Стоило ей направить на него свои почти восточные зеленовато-желтые глаза, как он чувствовал, что она видит его насквозь. Ему очень хотелось знать, разговаривали ли они с Лейк о нем.
Наконец он решился угостить обеих 'своих девушек' обедом. Он заказал столик в Ma Мезоне, рассчитывая тем самым произвести должное впечатление на Карен.
Обе женщины пришли в точно указанное время. На Лейк была открытая бежевого цвета блузка и гармонирующая с ней прямая юбка. Создавалось впечатление, что она сидит совершенно голая. Во время обеда многие покровители искусств бросали на нее восхищенные взгляды. Карен, хотя и более скромно одетая, тоже привлекала к себе многозначительные взгляды. На ней был зеленый свитер крупной вязки, подходящие по цвету сапоги до колен, на шее был повязан легкий шарфик цвета слоновой кости.
- Я чувствую себя древней богиней племени инков, - улыбнулась она, подцепив на вилку цветок. Ими была усыпана тарелка с салатом.
