– А теперь хочешь сменять на комнату в Ленинграде.
– Не говори пошлостей, – обиделась Наташа.
– Я пошутил. Но все-таки Лорд не то…
– Сам же говоришь, что ты с ним не работал, – сказала Наташа, помолчала, добавила вдруг: – Пальцы у Лорда только слишком безвольные. Незначительные какие-то, я давно смотрю. С такими пальцами главным быть нельзя. Его или там сожрут, или он сам быстро сдаст.
– Чего же мы тогда спорим? – засмеялся Юрий.
– Лучше бутылки снесем, – окончательно решила Наташа.
Бутылки они снесли и обогатились. На улице сегодня было почти тепло и мохнато, снег шлепался с проводов. Собака ждала кого-то у магазина и оставляла в снегу большие волчьи следы. Тетка вдруг рассыпала апельсины. Но, к сожалению, собрали. Апельсины в снегу – в этом, оказывается, что-то есть, пусть бы лежали на радость прохожим. Девчонка несла круглый хлеб и кусала хлеб за бок. Хлеб был мягкий, гнулся у нее под губами. Наташа шепнула Юрию:
– И я так хочу.
Они зашли в булочную. Взяли круглый хлеб, еще теплый. Но выяснилось, что хотели только глаза. Крепко наелись дома, теперь душа не принимала. Юрий хотел положить хлеб на пушистую скамейку и там оставить, но вовремя сообразил, что это кощунство, уже настолько-то он войну еще помнил.
Медленно пошли дальше.
– Ого! – Наташа взглянула на часы. – Я же опоздаю на радио.
Пришлось срочно ловить такси. Юрий на такие штуки везучий, поймали. Забрались с хлебом на заднее сиденье. Смеялись и целовались, отлично доехали. Спина шофера при этом сохраняла рабочее безразличие, что еще от таксиста надо?
Только когда Наташа выскочила у Дома радио и Юрий пересел вперед, шофер сказал задумчиво:
– Приятно, когда целуют. А я со своей судиться хотел…
Юрий уже думал о Борьке и ничего не спросил, к Борьке он немного опаздывал против обычного. Только посмотрел на шофера сбоку и отметил себе, что шофер удачно загримирован под Ефремова в одном из последних фильмов.
Шофер подождал немного и тогда объяснил сам:
– Из-за ребенка хотел, – он сказал прямо как в официальной бумаге: «из-за ребенка». – Да добрые люди вот подсказали. Сейчас-то ребенок еще небольшой, шесть лет. Я отсужу, положим. А потом ребенок, само собой, подрастет, лет до тринадцати. И в этом возрасте, говорят, ребенка всегда можно отсудить в другую сторону. Очень просто, говорят, ребенка тогда отсудить…
Юрий все ждал, что шофер хоть где-нибудь скажет: он, она, оно, но он упрямо говорил только «ребенок». Среднестатистический, ни имени, ничего. Но вот тоже любимый.
– Тут так получается. В тринадцать лет с кем ребенок живет, так ему как раз обязательно хочется к другому родителю. Думает, там лучше. И уж потом будет жить, с тринадцати лет. Спасибо, умные люди подсказали…
Всегда Юрий чувствовал бессознательную неприязнь к юриспруденции. Хоть бы эти советы, слушать и то тошно. Если придется когда-нибудь оформлять развод, со стыда умрешь. Зачем? Ему вроде не нужно. Лене тем более ни к чему, женщине даже удобней со штампом.
Юрию все казалось, он бы почувствовал огромное облегчение, если бы Лена как-то устроила свою жизнь. В этом плане. Но она никогда не устроит, он был уверен. И всегда это будет на его совести.
– Я тогда решил: пускай уж она пока растит, а я потом отсужу. Когда ему тринадцать лет стукнет.
Значит, тоже сын. Хватит.
– В кино себя видели? – спросил Юрий.
– Это как же в кино? – изумился шофер. – В журнале, что ли?
– На артиста Ефремова вы очень похожи. Не брат?
– Не слыхал, – сказал шофер. – Моя фамилия Савкин.
Юмором этот двойник Ефремова был не богат. Схожесть и возможное родство с каким-то актером его не порадовали, а скорее оскорбили. Он замолчал. А может, просто уже выложил все, что волнует. Он молча довез Юрия и молча взял деньги. Сдачи не дал. И даже не стал делать вид, будто ищет. Вообще в городе этого пока не водилось. Новая, столичная струя ударила, что ли? Или просто такая индивидуальность.
8
Каток перед знакомым подъездом мягко присыпало снегом. Юрий чуть не упал. Выстоял все-таки. В Борькином подъезде, как всегда, даже днем горели пыльные лампочки и пахло «ванелью». Любимый запах рябой бабы Софы, включает в себя любую гамму, кроме театральной. По утрам вместо «здравствуй» баба Софа говорила входящим актерам бандитским голосом: «В церкви-то даже нос отдыхает, ванелью там пахнет, как праздник. А тут от вас бездомьем да табачищем так и шибает, гореть будем, одно слово – гореть», – и бандитски вздыхала.
В подъезде пахло пирогами с капустой, такая была сегодня «ванель». Юрий позавидовал кому-то. Кто прибежит в перерыв, похватает с тарелки горячие пироги, скажет еще, что пропеклись плохо и лучше бы с мясом. И убежит себе. А завтра ему будет с мясом, с чем хочешь. Таков, наверное, настоящий дом, которого Юрий не знал никогда. Матери тоже все некогда было, не до пирогов.
Юрий бы научил свою Розку готовить. Обязательно. Не почему-нибудь, а просто потому, что человеку надо есть. Вкусно. Это тонизирует. И проще всего, если сам можешь себя накормить. Правда, сначала пришлось бы самому научиться. Ради Розки он бы себя заставил. Но Розка просто решила не затруднять его, взяла и не родилась.
