То есть, там нет выхода! Нет!
— Ничего, посмотрим и вернёмся… — брат вежливо пропустил меня вперёд.
Деваться Идио было некуда, и он поплёлся следом.
Ход вывел нас прямо в замковую темницу. Скромненькую, камер на сто пятьдесят, в меру мрачную, сырую, и совершенно пустую.
— У нас узники не задерживаются, — объяснил Идио. Скелеты в оковах согласно кивнули черепами.
— А что там? — моё внимание привлекла железная дверь в конце коридора.
— Ничего. Ровным счётом ни-че-го!
Крик повторился. Такого кислого лица, как у Идио, я не видела с тех пор, как Сёмчик на спор съел три лимона с кожурой и косточками и на целую неделю избавил меня от своего общества.
— Поглядим? — предложил брат. — Может, мы ничего не найдем.
Мы пошли, поглядели и подергали дверь. Она не поддалась.
— Заперто, — с досадой сказала я.
— Заперто! — с радостью сказал Идио. — Пойдемте, а?
— Ну нет! Как говорил Юлий Цезарь, vini, vidi, vici! — блеснул эрудицией брат. — Угадайте-ка, что у меня в кармашке?
Он вытащил ключик от Сёмкиного амулета — раз, два, замок негромко щелкнул, и дверь со скрипом приоткрылась. Я растерянно потёрла лоб и решила пока отложить вопрос, как мог подойти к замочной скважине ключ вдвое её меньше.
Спустившись вниз по короткой лесенке, мы оказались перед дверью с решетчатым окошком. За ней была грязная мрачная камера, похожая на пыточный застенок. В очаге на углях лежали раскалённые щипцы, с потолка свисали цепи, пламя факелов бросало слабые отсветы на ржавые пилы, ошейники и колодки. Два мужика — толстый лысый в грязных штанах и тощий лохматый в грязном рубище — чинили дыбу, а у дальней стены сидела чумазая белобрысая девчонка в цепях толщиной с мою руку.
— Вот это да! — шепотом восхитился брат. — У вас и дыба есть! Ведьмин трон11! Испанский сапог! Ой-ё-ёй! Железная дева12!!! Ян, видишь? Узнала?
Меня едва не стошнило.
Как-то, находясь в особо благодушном настроении, я пошла с Сёмчиком в музей. Угадайте, куда притащил меня этот придурок? На выставку 'Средневековые орудия пыток'! В коллекции присутствовали пыточные кресла, жаровни, щипцы, железная дева, дыба — ни одного подлинника, только копии, но мне и копий хватило, пару ночей потом фильмы ужасов смотрела с собой в главной роли. А Саша послушал мои отзывы, позвал друзей и тоже сходил. Ему понравилось.
— Щипцы для прижигания, пояс смирения… хмм, ручная пила… Так, а ЭТО КТО?
— Валькирия. Дед жениться хотел, она отказала, он её на цепь посадил, чтоб не убежала! — на одном дыхании выпалил Идио. — А Госпожа велела… Пойдемте, а?
— Валькирия? Эта пигалица?! Валькирии — тетки-культуристки, вот с такими… вот… — Саня изобразил формы. 'Шо? Кого? — встрепенулся внутренний голос. — Хде это он видел валькирий? Да еще 'с такими'?' — На конях скачут, вопят и мечами машут!
— И что она делает в камере пыток? — мягко спросила я.
— Пигалица-шмигалица! — Идио успешно проигнорировал мой вопрос. — Знаете, как она цепи рвёт? А дверей сколько сломала? Одно разоренье! И вообще… Не-не-не-не! И думать не могите!
— Почему это? Давай-давай, колись! — потребовал брат.
— Чем???
— Говори правду, — уточнила я.
— Правду? Коту клизм, вот что будет! Снесут нас боги к лешачьей бабке! Уж полтораста лет грозят: 'Ежли не отпустите!..' А ежли отпустим? По камешку раскатают!
— Вот злюки! — возмутилась я. — Прямо кувалдой по пушистой мордочке! И за что? Подумаешь, девчонку украли! А цепи ей к лицу.
— Это же не я! Не я это!
— Ясно, — я посмотрела на Идио как Раскольников на старушку. Он снова скис. — Вот что, Идио, ты — хозяйский сын, иди и скажи тем… (Саша удивленно заморгал) да, им! что девушек обижать нельзя.
— А если они не п-послушаются? — застонал Идио.
— На то есть ещё два довода — левый и правый, — я продемонстрировала оные доводы. — После них уже никто не возражает. Ступай! И да пребудет с тобой Сила.
Идио, тяжело вздохнув, вручил мне свой рюкзак и поплелся наверх. Чем-то погромыхал и вернулся, сжимая в руке здоровенный прут, судя по виду, выдернутый из решетки. 'Не может быть! — офонарела я. — Люди так не…'. 'Какой человек, парню сто два года!' — напомнил внутренний голос. Словно в подтверждение его слов Идио ногой выбил дверь, два удара — и бедные палачи, не успев ничего сообразить, улетели в астрал.
'Сейчас нас будут благодарить', — подумала я.
— Оборзели, в натуре? — визгливо осведомилась спасённая. — Чё пришкандыбали?
'…расцелуют с головы до ног', — прибавил внутренний голос.
— Лохи нагруженные! — продолжала разоряться девица. — Хелперы, блин, кто вас просил?! КТО ПРОСИЛ?!!! Ну чё шары по чайнику выкатили, крендели отмороженные?
Правду говорят: добрые дела не останутся без наказания. А ещё говорят: делай добро и бросай его в воду.
Идио с готовностью поднял прут, но я сунула ему рюкзак и ловко отобрала железку. Взвесила на руке… да, под такой прутик лучше было не подставляться.
— Ян, прикинь, эта плюшка в отказ пошла! — недобро прищурившись, Саша смерил валькирию взглядом, похожим на штангенциркуль. — Ничего не знает, ничего не помнит, ничего ей не надо, и что мы вылезли, как червяк из яблока?
— Сань, может, ей нравятся цепи, клетки и плётки-семихвостки, — добродушно заметила я, — и в подземелье гнить нравится, а кричала она не от боли, а от радости. Мы, девушки, такие загадочные…
— Так бы сразу и сказала! — проворчал Саша и развернулся на сто восемьдесят градусов. — Полёт проходит на глубине пятисот метров, экипаж прощается с вами. Веселого Рождества и счастливого Нового года, фройлен.
— Я не догоняю, чё за ботва?! — гневно взвизгнула валькирия.
— Волшебное слово?
— Живо!
— Прощай, — печально вздохнул Саня.
Зарычав, белобрысая обозвала его… (ох уж эта цензура, всё вырезает), дернула цепи (стены вздрогнули), и зарыдала холодными как вчерашний суп слезами.
— Прощай, — повторил брат. Мы вышли из камеры и уселись на лестницу. У Идио глаза только что на лоб не вылезли. — Что стоишь, как столб пожарный? Садись.
Парень проворчал что-то вроде 'Ну и какого вурдалака?' и нехотя подчинился.
— Идио, а ты… кто? — не утерпев, спросила я.
— Друг! — ответил он слишком быстро и слишком честно. И притворился, что ищет что-то в рюкзаке.
Прошла минута. Две…
— Всё, харэ! Базара ноль! Я дура, идиотка кретинская! Типа, прошу этого… как там его… прощения… Ой, ну извините! Помогите! Пожалуйста!
— Ну не гений ли я? — приосанился брат.
Чёрный ключ отомкнул замки кандалов с такой лёгкостью, словно был для них создан. И пока я недоумевала, как один ключ смог открыть два совершенно разных замка, белобрысая лахудра стряхнула цепи, издала восторженный вопль, от которого с потолка посыпалась копоть, и обняла Сашу так, что у бедняги кости затрещали.
— Спасибо, зайка мой! — верещала она, тиская братца. — Чмок-чмок, чмок-чмок… ты просто лапа! Кисик! Мурзик мой! Жабик болотненький… ой, а ты чё, из Гринписа?
