— Так нечестно! — хором заявили они и ненавидяще уставились друг на друга.
— Что ты знаешь о чести, бледная рожа?
— Побольше, чем ты о честности, лохматая башка!
— Ты!..
— Сам ты!..
Нелюди бранились, птицы беззаботно щебетали, лазурка пряно пахла, в высокой густо-зелёной траве шуршали ёжики.
Саша:
Я открыл один глаз и увидел ёжика. Зверёк топтался рядом со мной, морща влажный нос и к чему-то принюхиваясь. Черные, похожие на маслины глазки с любопытством поблескивали. Я открыл второй глаз и увидел другого ёжика. Тот возился у трухлявого пенька, деловито выковыривая из его корней червяков и личинок. Рядом с ним в траве шевелилось ещё не меньше двадцати колючих зверьков — от маленьких клубочков, размером с детский кулачок, до здоровых матёрых ежар. Они шустро топотали, выискивая, чем поживиться, и тихо фыркали о чём-то своём, ежовом. Тот, что стоял ближе других, забавно сощурился, и если бы я не знал твёрдо, что ежи не умеют улыбаться, то сказал бы, что на серой морде появилась самая настоящая ухмылка.
Я в ужасе закрыл глаза, и благословенная тьма окутала меня.
— Почто ж ты оченьки лазурны затворяешь, мил-человек? — удивленно спросил скрипучий голосок. — Негоже! С утречком тебя, с добрым! Подымайся, чародеюшка!
Тело моментально реализовало обычную программу: перекат, упор на колено, универсальный щит с левой руки, фай 'в подвеске', только пальцами щёлкнуть. На последнем шаге глаза открылись — а вместе с ними и рот: у края поляны, рядом с кустом орешника, стояло забавное существо, низенькое, коренастое, с длинной зеленоватой бородой, словно поросшей мхом, и тёмной, сморщенной, как дубовая кора, кожей. Оно хмыкнуло и неторопливо посеменило к нам. Притулившееся на голове птичье гнездо с пятью яйцами хозяина головы ничуть не смущало.
Ни одной из классификаций лесной нежити и жити существо не определялось, но был ещё и народный фольклор. А русские сказки Януся любит не меньше, чем я творчество сэра Уильяма.
— Здравствуйте, дедушка! — просияла она.
— Не может быть… — охнул Идио.
— Вот ле… ведьмак! прости, Яна, — выдавил вампир, осеняя себя двойным кругом.
— Есть многое на свете, брат Гораций, что нашей философии не снилось, — прошептал я. И перекрестился.
— Здравствуй, здравствуй, девица красная, — закивал лесовик (а это был именно он) и топнул ногой. Рядом с ним из земли в тот же миг вылез большой белый гриб, и лесной дед с комфортом умостился на шляпке. — И ты, здравствуй, волчишка серый, мальчонка смелый, — он махнул рукой Идио, — и тебе поздорову, светлый-ясный, друг опасный, — заговорщически подмигнул Зиме. — Частенько в наших краях бываишь, а поминають тя и того чаще… Куда ж вы, милые, путь держите?
— Так на север, дедушка! — бойко ответила сестрёнка. Ёжики расступились, освобождая ей место, и она с величием Елизаветы Тюдор села на траву напротив деда. Я устроился рядом. — Шли бы быстрее, да вот навязались нам на шею две беды…
Младшая «беда», воровато оглянувшись на лесного деда, отпихнула в сторону бойкого ёжика, который уже вовсю примерялся к лежавшему в траве помятому яблоку.
— То-то, шта две, — согласился лесовик и поболтал в воздухе коротенькими ножками. — Попутчики у вас ладные, да усё бесей не натешат. Ежели друг дружку не поубивают, будет вам и белка, будет и свисток, но покеда… Идти вам вовсе недалече, верст с полсотни напрямки… да токмо кады герои напрямки-то хаживали? Э?
Зима в полной прострации сел на траву, едва не раздавив крохотного ежонка.
— Я вот тож иду себе по служебной, сталбыть, надобе, — продолжал старичок, без суеты поправляя съехавшее набок гнездо, — да чую: средь берёзок благоуханье разливаицца! Прям-таки дух захватыват, разрази мя Перун с Тором одесную! Откеля сие, думаю? Лунь-травка у нас сколь лет уж не растет, не цвятет… Подступаю, сталбыть… а на поляне — ёлки-палки, лес густой, ехал парень холостой! Рёвы с криками! Стуки деревянны, ровно смертным боем кого бьют! Как не глянуть? Разведать, а то и разнять, дерутси ежели… А оно вона шта вышло. Не побоище, а вовсе — учёбище! Учит мил-челове… — лесовик запнулся. Вампир трёхсот двадцати девяти лет от роду на человека не очень походил. — Добрый, значит, молодец, — с этим можно было поспорить, — красу девицу, — а с этим — не нужно, — уму-разуму да науке воинской… Доброе дело, доброе. А то куда ж оно гоже: вядьмарка, а токмо и могёт, шта очами посверкать?
— Не только… — пробормотал я, вспоминая 'утреннюю гимнастику'.
— Она очень даже уже! — подхватил Идио.
— Есть с чем работать, — Зима покосился на Яну: оценила ли она его изысканный комплимент?
Не оценила.
— С чего вы взяли, что я ведьмачка? — мило улыбаясь, спросила она лесовика.
— Я не брал, то мне поведали, — поковырялся в ухе старичок, — пташки залётные, белокрылые, и другие, аки уголья, черные… звери прыскучие, а ще хозяева ихние, зо-оркие! — он многозначительно подвигал бровями. — Они и пярядать кой-чево наказали…
Борода лесовика зашевелилась, и средь её зарослей мелькнул серый хвостик.
— Передать? И что же? — встрял я, мигом опознав загадочного «хозяина».
— То, шта в сельцо людячье, кое верстах в трех-десяти отсель стоит, вам не нать, — с нажимом изрёк лесовик. — Ждут вас там, не дождутси, штоб встренуть, как водитси, по одёжке, да проводить с усим береженьем, токмо не туды, куды вам надобно. Но! — он со значением нацелил в небо узловатый палец. — На полночь-закат пошагаите, к камню Чёрному приидете, от него — тропкой неприметной в городок, шта посередь леска мажеского стоить, Изморами прозывается. Там и погостюете денька два-пять, пошуршите по-свойски, по-Хранительски, покель старуха не утишитси…
Чем же мы так разозлили Моргану (кроме как фактом своего существования), что пришлось посылать лесовичка с депешей?! Я недоумевал. Ну, вампира спасли, мертвяка упокоили… и всё.
Ведь всё?
— Всё, всё, — почёсывая бородавку на носу, подтвердил лесовик. Зима отчего-то виновато заерзал. — Наше дело малое, взять-пярядать… А городишко нелюдячий стоит, токмо вас и дожидаитси. Недоброе там деетси, а вам самими Создателями, едрить их налево, заповедано червоточины истребляти да людям с нелюдями заступу чинити.
— Нелюдской? Это как? — наивно спросил я.
— Дык, упырий… фу ты, ну ты, дуги гнуты! То бишь, вомпэрий, — лесовик кивнул на Зимку. И так не слишком румяного вампира можно было запросто спутать с ангелом смерти. — Слышь ли, чё грю, светлый- ясный? Друзей в гости вяди, не пожалеишь. Ты, молодец, хучь и не верхогляд, да любвя тебе оченьки затмила, дале носу сваво и не вишь. А подружка у тя настырнюча, разберётси…
— Но им туда нельзя! — в ужасе выдохнул вампир. — Эгрен рхат, их же там…
— Усё можно, ежели осторожно, — с легкой угрозой в голосе возразил лесовик. Я ощутил краткий, мощный всплеск Силы, и Зима, зажмурившись, сжал виски ладонями, будто хотел раздавить себе голову. Идио ехидно фыркнул, но моё 'Что это было?!' пропустил мимо ушей. — Друг, чай, не выдаст, чушка не сожрет, — как ни в чем не бывало, заявил дедок. — Обережки попрятать, «нет-меня» навесить, усё и сладитси. Ты, светлый-ясный, дурку не гони, к горушке ероев не веди, их погубишь да сам травой-муравой порастёшь… Лжу мене речь вовсе незачем, сам знаишь.
Старичок смущенно как-то помолчал и, суетливо пошарив в замшелой бороде, вытащил упитанную серую мышку.
— А травка ента… ваша, што ль? — почёсывая зверюшке пузико, кхекнул он.
Яна посмотрела на Идио. Я посмотрел на Идио. Зима потёр виски и тоже посмотрел на Идио. Тот смущённо потупился. Ёжик переступил с ножки на ножку и ткнулся носом в руку оборотня, накрывавшую яблоко.
