путаницу правого и левого подобием «гордиева узла», распутать который можно лишь с помощью «гордиева познания», которым обладал, как известно, Александр Македонский, решивший загадку одним ударом меча. А Оробете не нуждается и в этом ударе, поскольку наглядная, убедительная реальность инобытия открылась ему уже после первой встречи с Агасфером.
Вторая их встреча едва не кончается (или все-таки кончается?) смертью Даяна от сердечного приступа: «сердце так застучало, что пришлось на минуту остановиться»; «из последних сил, держась за сердце, Оробете прибавил шагу»; «страшно колотится сердце, того и гляди разорвется», «со мной в первый раз такое». Как и в других своих вещах, автор предоставляет читателю возможность толковать эту сцену в меру его собственного разумения, «…еще две-три минуты, — говорит Даяну Вечный жид, — и ты свалился бы в обмороке, а пока дождешься „скорую“, мало ли что может случиться…» Если это и впрямь случилось, все дальнейшее можно считать описанием посмертных странствий и мытарств души молодого математика, если же нет — он с не меньшей реальностью переживает их в своем сознании, а затем возвращается в телесную оболочку, которой предстоит испытать куда большие мытарства в «санатории» для инакомыслящих.
Так или иначе, Агасфер и Оробете пускаются в путь, о котором нельзя даже сказать, короток он или долог, потому что пролегает по тем областям, где неприменимы наши обычные понятия о пространстве и времени: они идут в центр мира, в сферу конечного уравнения. Идут вслед за солнцем, совершающим свои суточные и годичные обращения, то поднимаясь в зенит, то опускаясь за горизонт, в царство мертвых; то набирая полную силу накануне Купальской ночи, то изнемогая и слабея в ночь перед Рождеством. Время от времени Агасфер — скорее для читателя, чем для своего спутника, — вслух отмечает этапы их пути: «сейчас поторопимся, нам нужно миновать зиму…», «Если ты заблудишься во сне, выбираться придется не один год», «Осталась минута до заката», «Свет и правда убывал прямо на глазах», «я подскажу тебе, что происходит далеко за полночь», «начался спуск, а сейчас, когда стемнело…»
Они идут, как подчеркивает сам автор устами Агасфера, подземным путем шумерского героя Гильгамеша, который отправился на поиски травы бессмертия и «дошел до ворот, через которые солнце каждый день спускается во тьму, а ворота стерегли два чудовища — полулюди, полускорпионы…» Это — «стражи порога», спрашивающие у посвящаемого о цели его путешествия, как полагается в начале каждого инициатического обряда, будь то древние Элевсинские мистерии или порядком театрализированные к нашему времени масонские ритуалы приема в ложу. Он отвечает им:
К Утнапишти, отцу моему, я иду неспешно, К тому, кто, выжив, в собранье богов был принят и жизнь обрел в нем: Я спрошу у него о жизни и смерти.[150] Люди-скорпионы, опять же в полном соответствии с ходом мистериального действа, предупреждают его о тяготах предстоящего пути:
Человек-скорпион уста открыл и молвит, Вещает он Гильгамешу: Никогда, Гильгамеш, не бывало дороги, Не ходил никто еще ходом горным: На двенадцать поприщ простирается внутрь он: Темнота густа, не видно света — При восходе Солнца закрывают ворота, При заходе Солнца открывают ворота, Выводят оттуда только Шамаша боги, Опаляет живущих он сияньем,— Ты же — как ты можешь пройти тем ходом? Ты войдешь и больше оттуда не выйдешь! В новелле «Даян» эти «поприща», символизирующие двенадцать зодиакальных созвездий, которые минует солнце в своем космическом круговороте, и двенадцать стадий посвящения, проходимых душой неофита, обозначены четкой сменой двенадцати призрачных декораций: железная калитка в ограде старого особняка, гостиная без ковров и мебели («Мне здесь не нравится, — сказал старик, окинув помещение взглядом»), старомодная столовая совсем уже другого дома, крытая галерея и так далее… Это подземный мир, царство мертвых: «Кого ты хотел встретить, Даян? — спрашивает у него провожатый. — Чей гомон услышать? Тех, кто жили когда-то в этих домах, давно нет. Самые младшие умерли в конце прошлого века».
В середине пути странники минуют полуоткрытую дверь в помещение, из окон которого никогда не виден закат. Эти покои, признаюсь, самое для меня таинственное место во всем рассказе, тем более что автор устами Вечного жида говорит, что в них скрыта некая «заветная тайна», «трагедия с преступлением в конце, причем с преступлением столь загадочным, столь искусно утаенным, что никто ничего не заподозрил…» Единственное подобие подсказки заключено в словах того же Агасфера по поводу «невероятной истории», связанной с покоями незакатного солнца: «Оставим же ее такой, какой она была для всех тех, кто совпал с ней по времени: не поддающейся объяснению…» Тем не менее мне кажется, что здесь содержится намек на Голгофскую мистерию («заветная тайна»), на предательство Иуды («загадочное преступление») и на те формулы православной литургии, в которых Христос называется «Солнцем правды», «Праведным Солнцем», «Просветителем» и просто «Светом». Но срок встречи Вечного жида с Христом (а следовательно, и Оробете-Даяна) еще не наступил, и поэтому они проходят мимо таинственных покоев, спускаются все глубже в сердцевину тьмы («Седьмое поприще пройдя, он прислушался к мраку: темнота густа, не видно света», — говорится в «Эпосе о Гильгамеше»). Наконец подземный туннель закончился, «они как бы вынырнули на свет» («На одиннадцатом поприще перед рассветом брезжит, на двенадцатом поприще свет появился»). Перед ними два тихих источника среди тополей и кипарисов — ключ памяти и ключ забвения. Кто изопьет из первого, обретет воспоминание, а следовательно, знание и бессмертие, будет причислен к сонму богов; кто по неосторожности или поспешности утолит жажду из второго, сделав, как писал Платон, «глоток забвения и злобы», тому придется вступить в круг очередного перевоплощения, снова вернуться на землю. «Не кидайся к первому попавшемуся», — остерегает юношу Агасфер. То же самое предупреждение можно прочесть на золотых пластинках из погребений в Южной Италии:
Слева от дома Аида ты найдешь источник, Рядом с ним стоит белый кипарис. К этому источнику даже близко не подходи. Найдешь и другой: из озера Мнемосины Текущую холодную воду, перед ним — стражи. Скажи: «Я дитя Земли и звездного Неба, Но род мой — небесный, об этом вы знаете и сами. Я иссохла от жажды и погибаю — так дайте же мне скорей Холодной воды, текущей из озера Мнемосины».[151] Оробете-Даян не ошибается в выборе — и после нескольких глотков из источника Мнемосины-Памяти обретает дар ясновидения и всеведения. Воспоминание стало для него знанием, а знание равносильно
