Тощий посмотрел на нее, оцепеневший и неуверенный. Когда он заговорил, в голосе слышалась мольба. «Если бы мог», — тихо повторил он. Экран потемнел.
На столик упала тень — вернулся Чез Монро с виски и тарелкой соленых орешков. Вместе с ним вернулся и шум переполненного бара. Монро снова отсалютовал мне стаканом и выпил.
— Трудно выкинуть из головы, верно? — спросил он. Я кивнул. — Все эти сексуальные дергания завораживают: полное подчинение прекрасной женщины безымянному, безликому мужчине, и все это перед камерами… но о камерах знает только она, и именно она все устроила. Жестокое обращение, самоунижение, вуайеризм — замечательный триплет. А потом она разворачивает столик. — Монро забросил в рот несколько орешков и запил их виски. — Тодд дал вам верный совет с реликвариями, — заметил он. — Их можно понять только после того, как посмотришь видео. И тогда они сбивают с ног.
Это уж точно. Пустая упаковка от презервативов, порванные чулки Кассандры, ее трусики, запачканная мочалка — они появлялись на экране, в руках у Кассандры или Тощего. Присутствие этих предметов за стеклом антикварного шкафчика придавало событиям фильма реальность, актуальность, было неопровержимо и агрессивно. Впрочем, реликвии из «Интервью номер два» казались очаровательно старомодными рядом с содержимым другого ящика: обгорелые спички, кусочки расплавленного свечного воска, шелковый зеленый шнур от занавесей в номере отеля, белый пластиковый пакет, аккуратно вырезанный квадратик простыни с похожими на кровь пятнами. По спине пробежал холодок.
Монро заметил, как я вздрогнул, и уловил течение мыслей.
— Вы когда-нибудь слышали, чтобы слово «сука» употреблялось настолько часто? — спросил он. — Сам я не сплю с женщинами, но, уж конечно, люблю их больше, чем дружки Кассандры. И просто удивительно, насколько, кажется, сходны у них у всех представления об эротике. Плоды массовой культуры, надо полагать. — Монро распушил бородку. — Тут материалов по меньшей мере на две-три докторские диссертации.
— По меньшей мере, — подтвердил я. — Прочие фильмы такие же жестокие, как «Интервью номер четыре»?
Монро задумался.
— Этот, я бы сказал, один из самых жестоких — в основном из-за Блуто. Его подталкивать не требовалось.
— Блуто?
Чез улыбнулся:
— Так я называю партнера Кассандры в «Интервью номер четыре».
Сам я мысленно называл его Загорелым — за яркий загар и облезающую кожу на мускулистых плечах, но имя извечного врага морячка Папая шло ему больше. Я вспомнил коренастое волосатое тело, вспомнил, что он говорил Кассандре и делал с ней, и снова содрогнулся.
— Что значит «подталкивать»?
— В некоторых последних работах Кассандра провоцировала мужчин на крайности. Или, может быть, правильнее сказать «подстрекала». — Монро покачал головой. — Словно ей не хватало риска.
В памяти снова пронеслись кадры с Кассандрой и Блуто: она лежит на спине, его толстые руки на ее теле, плавящийся воск, натянутый на лицо пластиковый пакет, зеленый шнур на шее. Я снова вздрогнул.
Начало «Интервью номер четыре» не слишком отличалось от «Интервью номер два»: электронная почта, съемки скрытой камерой при первой встрече в неопознанном баре. Тощий носил респектабельный синий костюм — на Блуто были клетчатая спортивная куртка и шоколадного цвета брюки. Тощий старался оговорить каждую мелочь — Блуто легко соглашался высоким синтезированным голосом: «Конечно, когда хочешь… у меня гибкий график, и я человек покладистый…», «Окраина, центр — все едино…», «Совсем рядом, прямо сейчас? Что ж, я готов».
В гостиничном номере все стало по-другому. Цвета ярче, чем в «Интервью номер два», как и собственно секс. Он начался на грани и быстро перешел все границы. Перед каждым свиданием Блуто объяснял — подробнейшим образом, — что он намерен делать, а Кассандра соглашалась.
— Это будет больно? — спрашивала она.
— Мне — ни капельки, детка, — смеялся Блуто.
— А мне будет больно?
— Возможно. Боишься?
— Не очень, — отвечала она. Мягким голосом, совершенно бесстрастно.
Погоня за Блуто тоже закончилась по-другому. Первые телефонные звонки Кассандры вызвали у него лишь саркастический смех, а результатом слежки стали только сделанные издали снимки грузного мужчины, садящегося или выходящего из черной машины. Чтобы привлечь его внимание, понадобилась угроза навестить родню жены где-то в дебрях Нью-Джерси.
В отличие от Тощего гнев Блуто не превратился в страх. Он кипел и гремел, но, когда Кассандра не отстала, как было предложено, кажется, чуть ли не обрадовался возможности встретиться с ней в последний раз. Он не вошел, а вплыл в гостиничный номер, остановился у кровати, положив руки на ремень. И заговорил, едва Кассандра закрыла дверь.
— Лады, сучка, ты меня хотела — вот он я. Так что скидывай штаны, наклоняйся, и мы по- быстрому.
Кассандра коротко рассмеялась:
— Сегодня я имела в виду совсем другое.
— Меня не интересует, что имела в виду ты, сука. — Блуто схватил Кассандру за руку и швырнул на кровать. Встал над ней и расстегнул пряжку ремня. — Теперь наклонись.
Кассандра покачала головой и указала на стоящие на тумбочке часы.
— Который на них час? — спокойно спросила она.
— Что?
В голосе Кассандры прорезалось раздражение.
— Ты оглох? Я спросила, который час показывают часы.
— Какого хре…
— Потому что ровно в три, а потом через каждые двадцать минут я должна звонить. И человек на другом конце провода будет очень нервничать, если я не позвоню. Он будет очень беспокоиться.
— О чем ты гово…
— Наверное, знать, где я и с кем, ему недостаточно. Этот человек хочет еще и слышать мой голос. Каждые двадцать минут. Ровно. Мой голос.
Блуто надолго затих. Было видно, как на прикрытом цветными квадратиками лице отражается работа мысли. Когда он заговорил снова, голос уже звучал мягче.
— И что? Это должно напугать меня?
Кассандра снова засмеялась и встала с постели. Разгладила жакет, заправила блузку.
— Не тебя, крутой парень. А теперь сядь. — Она указала на стул, и — после удушающей паузы — Блуто сел.
Обхождение его не сделалось любезнее, однако больше руки на Кассандру он не поднял. Она обрабатывала его, похоже, довольно долго, периодически прерываясь, чтобы выйти в ванную комнату и позвонить. Блуто лучше, чем Тощий, знал свои склонности… больше любил их и полагал, что для них не нужны отговорки и предлоги. Поэтому не было ни эканий, ни меканий, когда он наконец прекратил упрямиться и решил ответить на вопросы Кассандры, ни тяжелых вздохов, ни слез. И жалел он только об одном.
«Нет, я не думал о жене и детях… а за каким чертом? Их-то какое дело? Я думал о том, чтобы трахать тебя всеми возможными способами — и все тут. Ты подавала большие надежды, и мне только жаль, что ты оказалась такой, блин, кретинкой». Было невозможно сказать, удовлетворило ли это Кассандру, но она, видимо, знала, что большего с Блуто не добьется.
Размытое лицо Блуто, нависающее над Кассандрой, все время стояло у меня перед глазами. Даже челюсти свело от напряжения. Откуда-то издалека донесся голос Монро:
— Вы точно не хотите выпить?
Я покачал головой.
