Домашний быт русских царей в Xvi и Xvii столетиях. Книга первая

«бесхитростно пропишет честь, или чин, или имя, или отечество, или прозвание или учинит какую недопись или прописку, а соперники начнут быть челом о бесчестьях своих, и таких людей в таких прописках допрашивать с подкреплением по евангельской заповеди Господни, что они то учинили умыслом ли, хотя обесчестить соперников, или бесхитростно? И будет под клятвою скажут, что бесхитростно и им того дела в вину не ставить и судов на них не давать. А кто бесчестные слова напишет нарочно, и на того суды давать и править бесчестье по Уложению». Это постановление касалось только высших чинов, включительно до жилецкого. Остальных, начиная с городовых дворян и до крестьян, подвергали тюремному заключению на неделю или, если кто не хотел в тюрьму, взыскивали бесчестье деньгами, не разбирая дела, умышленно или неумышленно сделана описка или недопись. [167] Большая беда бывала тому, напр., кто напишет отечество, кому не следует, без вича, или кого в брани назовет князем без имени, т. е., напр., вместо князь Иван, скажет просто: князь. Подобные случаи преследовались строго и самим правительством.

Возбуждаемые действиями и распоряжениями и, так сказать, поддержкою самого правительства, жалобы о бесчестье оскорбительными словами дошли наконец до таких странных, нелепых и смешных вещей, что Петр указом 1700 г., мая 4-го, принужден был воспретить подобные иски. К бесчестью приличали, напр., следующие выражения и слова, которые были выписаны из челобитных в Судном московском приказе как основа помянутого указа: «вольно тебе лаять; шпынок турецкой; из-под бочки тебя тащили; не Воротынской де ты лаешь; робенок; сынчишко боярский; мартынушка мартышка; черти тебе сказывают; трус; отец твой лаптем шти хлебал; отец твой лапотник; сулил сыромятную кожу и яловичьи сапоги: разоренье де мне от тебя; мучил де ты меня» и т. п. Указ Петра едва ли не был возбужден челобитьем бывшего путивльского воеводы Алымова, поданным государю почти в то же время, где он изъяснял, что истец его, Григорий Батурин, в Приказной избе, на допросе по делу, сказал ему, Алымову, что он смотрит на него зверообразно. «И тем он меня холопа твоего обесчестил», — присовокупляет Алымов и ссылается на Уложение, прося доправить на Батурине бесчестье. Вместо доправы бесчестья, Петр, за такое недельное челобитье, велел доправить на самом челобитчике 10 р. пени и раздать деньги на милостыню в богадельни, нищим [168].

Множество жалоб о бесчестье возникало тоже по поводу ссор и брани на Постельном крыльце. При всегдашнем многолюдстве на этом крыльце, без сомнения, нельзя было миновать неприязненных, враждебных столкновений; нередко обоюдное неудовольствие, начатое дома или в другом месте, начатое тяжбою по какому-нибудь делу, высказывалось здесь при встрече соперников. А так как ссора и брань во дворце, кроме бесчестья лицу, нарушала сверх того честь государева двора, за что взыскивалось еще строже, то ссорящиеся и не упускали случая, ища защиты, а более в отмщенье, тотчас же пожаловаться на противника и выставить его вину особенно сильно именно в этом отношении. Жалобы и допросы по случаю этих ссор весьма любопытны: они живо характеризуют время и людей, царедворцев XVII столетия и вообще служилый разряд народа.

Нам необходимо воспользоваться этими документами, потому что, занимаясь до сих пор одною только внешнею стороною царского жилища, излагая подробности о его расположении, устройстве, убранстве и значении, мы еще не видали в нем людей, которые ежедневно наполняли крыльца, сени и комнаты государева дворца и в торжественных и парадных случаях представляли также большею частию великолепное пополнение общего убранства и пышной обстановки; ибо известно, что во время приема послов, стольники, стряпчие, дворяне, дьяки, гости, в богатых нарядах, в золотных кафтанах и шапках, церемониально стояли по лестницам и крыльцам, где должен был проходить гость, а иные сидели в сенях неподвижно, в глубоком молчании, не отвечая даже на поклоны и приветствия гостя и представляя в действительности только живую уборку царских палат. Необходимо, по возможности, ознакомиться с этими людьми, которые в обыкновенное время не были так молчаливы и время от времени высказывались, по крайней мере, хоть в сердцах, оскорбленные, обиженные и раздраженные друг другом. Конечно, для полного и верного свидетельства о нравах тогдашнего общества этого недостаточно. Это все-таки одна сторона, притом самая резкая и для некоторых льстителей старины, может быть, слишком обидная. Но что ж делать! Будем дорожить всякою более или менее характерною мелочью старого быта; соберем все, что возможно собрать; тогда, без сомнения, раскроем и все другие стороны, более утешительные для доброго мнения о старинном быте наших предков. Ничто лучше не познакомит нас с старинными людьми, как их же живые, хотя бы и раздраженные речи, в которых несравненно ярче и осязательнее раскрывается характер общества, его добрые и дурные стороны, раскрывается, одним словом, живая действительность вместо витиеватой, книжной, сухой и совершенно безжизненной картины, какую чертят нам иногда широковещательные сказания других источников и где обыкновенно не бывает ни лиц, ни действий, а одни только слова, дающие по своей неопределенности большую возможность создавать какие угодно понятия о старом быте. Таким образом, пользуясь случаем, мы останемся некоторое время на Постельном крыльце государева дворца и послушаем старый говор царедворцев; иногда перейдем с ними и на Красное крыльцо, даже в загородные дворцы, а также и во внутренние государевы комнаты, чтоб послушать людей более знатных и более к нему близких. Для полноты нашей характеристики не забудем и меньших дворовых людей.

Предварительно должно заметить, что все дела о нарушении чести государева дворца непригожими словами и дерзкими поступками разбирались домашним судом государя, т. е. царским постельничим или стряпчим с ключом, который делал обыск, или сыск, допрашивал свидетелей происшествия, потом из допросов составлял записку, приводил указ или статью из Уложения и докладывал государю. Решение с изложением дела сказывалось обвиненному при всех, по известной форме.

В Троицын день 1642 г. (мая 29-го) побранились на Постельном крыльце стольники Григорий Облязов с Борисом Плещеевым за своего крепостного человека, которого они один у другого оттягивали. Облязов при этом наговорил Плещееву разных оскорблений, обесчестив даже и его сестер-девок. Тогда мать Плещеева, вдова, со всеми детьми подала государю челобитную, по которой и назначен был сыск; но доклад почему-то отлагался. Между тем вдова не уставала подавать челобитные и в течение одного месяца подала их шесть, в которых называла Облязова оглашенником и просила смиловаться, защитить ее.

«Царю государю и вел. кн. Михаилу Федоровичу всея Русии бьет челом раба твоя бедная и безпомощная Васильева женишка Наумовича Плещеева, горькая вдова, Аньница с детишками своими с сынишком своим с Бориском да с Олешкою да с Гришкою да с Федькою да с Ондрюшкою: в нынешнем, государь, во сто пятьдесятом году била челом я раба твоя с детишками своими, тебе, праведному государю, на ведомого вора и озарника, на Григорья Дмитреева сына Облязова, что он Григорей у тебя государя на Постельном Крыльце у переградных дверей позорил дочеришек моих трех девок небылишными позорными словами, будто, государь, тот человек Наумка, которого, государь, он Григорей оттягивает у сынишка моего Бориска своим воровством, подпискою, — учил дочеришек моих трех девок грамоте и писать, и к тому, государь, слову он Григорей говорил тут же на Постельном Крыльце у переградных дверей скверные слова, применяя к тому холопу дочеришек моих. И ты, государь, пожаловал меня рабу свою бедную вдову и детишек моих, велел про то сыскать стряпчему Ивану Михаиловичу Аничкову, и Иван Михаилович по твоему государеву указу про то сыскивал, твоих государевых бояр и стольников и стряпчих и дворян и жильцов допрашивал. Милосердый государь царь и вел. кн. Михаиле Федорович всеа Русии! пожалуй меня рабу свою бедную вдову и детишек моих, не дай, государь, от того Григорья ведомаго вора и озорьника дочеришкам моим во веки опозореным быть; вели, государь, по тому сыску доложить себя, государя, и свой праведной государев указ учинить по своему милостивому царскому разсмотренью, как тебе, государю, о нас бедных Бог известит, Царь государь смилуйся пожалуй!

И Ивану Михайловичу Оничкому бояре и стольники и стряпчие и дворяне московские и жильцы в сыску, по государеву крестному целованью, сказали:

Бояре Василей Петрович Шереметев, Михайло Михайлович Салтыков; стольники: князь Дмитрей Лвов, Афанасий Бабарыкин, князь Григорей Козловской, Федор Колтовской, Александре Левонтьев, Микита Давыдов, Кирило Милюков, жилец Иван Одадуров, сказали: в нынешнем во 150-м году в Троицын день на Постельном крыльце, как государь прошел от Благовещения Пречистыя Богородицы, от обедни, за переграду, и в то время у переградных дверей Григорей Облязов с Борисом Плещеевым про человека своего