возникновение класса торговцев, предпринимателей, банкиров; и возможно, с годами, он все более мрачно представлял себе будущее Англии. По натуре он был чужд доктрине, которую что-то побудило его принять и восхвалять.
Я сказал, что чувства Теннисона были честны; но они обычно таились в глубинах его души. Думаю, 'In Memoriam' может по праву считаться религиозной поэмой, но не по той причине, по которой она казалась религиозной его современникам. Она религиозна не из-за его веры, а из-за его сомнения. Его вера бедна, а его сомнение — очень сильное переживание. 'In Memoriam' — это поэма отчаяния, но отчаяния на религиозном уровне. А определить ее отчаяние прилагательным 'религиозное' означает возвысить эту поэму над большинством произведений той же темы, наследовавших ей. Потому что 'Город страшной ночи' и 'Парень из Шропшира'[907] и стихотворения Томаса Гарди по сравнению с 'In Memoriam' — произведения малые: 'In Memoriam' более великое произведение и охватывает собой их все2.
Приближаясь к концу, оглянемся на начало и вспомним, что 'In Memoriam' не было бы великой поэмой, а Теннисон — великим поэтом, не обладай он совершенством поэтической техники. Теннисон — великий мастер стихосложения и великий мастер меланхолии; не думаю, что какой-либо другой поэт, писавший по-английски, имел более тонкий слух к гласным или тоньше чувствовал некоторые состояния боли, тональности страдания:
И этот дар поэтической техники, свойственный Теннисону, — отнюдь не мелочь. Теннисон жил в эпоху, когда время уже остро осознавалось: казалось, происходило очень многое, строились железные дороги, совершались открытия, менялось лицо мира. Это были времена, старавшиеся поспеть за переменами, быть современными. Им по большей части не удавалось сохранить непреходящее — вечные истины о человеке и Боге, жизни и смерти. На поверхности поэзии Теннисона — рябь и волнение времени; и ему не за что крепко держаться, кроме уникального и непогрешимого чувства звучания слов. Но в этом он преуспел, как никто иной. Поверхность поэзии Теннисона, его техническое мастерство сообщается с ее глубинами: первое, что мы сразу видим у Теннисона, — это то, что движется между поверхностью и глубинами, — то, что маловажно. Простодушный взгляд на поверхность, скорее, приведет нас к его глубинам, к пучине печали. Теннисон — не только малый Вергилий, он также, — вместе с Вергилием, увиденным Данте, Вергилием среди Теней, — печальнейший из всех английских поэтов, среди Великих, находящихся в Лимбе, преддверии ада, самый инстинктивный бунтарь против того общества, в котором он был самым безупречным конформистом.
Похоже, что с 'In Memoriam' Теннисон достиг пределов своей духовной эволюции; ни примирения, ни разрешения не последовало.
— или, скорее, сумерек, поскольку Теннисон на склоне лет не видел ни тьмы, ни света. Его гений, его поэтическое мастерство не угасали до конца, однако дух сдался. Его конец мрачнее, чем у Бодлера: у Теннисона не было singulier avertissement (единственного, странного предзнаменования)[910]. И, отказавшись от путешествия сквозь ночной мрак, чтобы стать поверхностным льстецом своего времени, он был вознагражден презрением последующей эпохи, превзошедшей своей поверхностностью его собственную.
Примечания
1 Для раскрытия викторианского отношения к этим предметам и мнений, с которыми Теннисон, вероятно, бы согласился, см. 'Предисловие' сэра Эдварда Стрейчи, баронета, к его урезанному изданию 'Morte d'Arthur' Мэлори, до сих пор не вышедшему из употребления[911]. Сэр Эдвард высоко оценивал 'Королевские идиллии'.
2 Существуют иные виды отчаяния. Великое произведение Дэвидсона 'Тридцать шиллингов в неделю' не подражательно по отношению к Теннисону. С другой стороны, существуют иные подражания Теннисону, кроме 'Аталанты в Калидоне'[912]. Ср. стихотворения Уильяма Морриса с 'Путешествием Мэлдуна' и 'Баллады казармы'[913] с некоторыми из поздних произведений Теннисона.
Комментарии
'In Memoriam'. Впервые — как предисловие к 'Poems of Tennyson' [Стихотворениям Теннисона]. London, Edinburgh а. о., 1936. Под настоящим названием вошло в сб.: T.S. Eliot. Essays Ancient and Modern. L.: Faber and Faber Limited, 1936. Перевод выполнен по изданию: T.S. Eliot. Selected Essays. London, New York: Faber and Faber, 1963. Публикуется впервые.
В названии эссе об английском поэте Альфреде Теннисоне (1809–1892) обыграно название поэмы 'In Memoriam' (1850), написанной им в память о своём близком друге — поэта Артура Хэллеме (1811–1833). В эссе упоминаются поэмы Теннисона 'Леди Шалотт' (1832, новая редакция 1842), 'Лок- сли Холл' (1842), 'Принцессса' (1847), 'Мод: монодрама' (1855), 'Королевские идиллии' (см. коммент. 9 * к 'Эзре Паунду…'); 'Локсли Холл шестьдесят лет спустя' (1886); ранние юношеские стихи 'Марианна' (1830) и 'Морские феи'; а также 'Марианна на Юге' (1832) и 'Лотофаги (Вкушающие лотос)' (1833), вошедшие в сборник 'Леди Шалотт и другие стихотворения', 1842); 'Дора', 'Улисс' (1833) и 'Смерть Артура' (1833–1834), включенные в сборник 'Английские идиллии и другие стихотворения' (1842).
Суинберн как поэт
Решить, в каком объеме читать любого поэта, — вопрос довольно тонкий. И дело не только в значительности поэта. Существуют поэты, у которых каждая строка представляет уникальную ценность. Существуют и такие, у кого достаточно прочесть несколько всем известных произведений. Есть и такие поэты, чьи стихи надо читать лишь в подборках, однако что из избранного читать, не имеет особого значения. Из Суинберна мы бы хотели иметь целиком 'Аталанту'[914], а также книгу избранного, безусловно включавшую бы 'Прокаженного', 'Laus Veneris'[915] и 'Триумф Времени'[916]. Книга должна бы содержать и многое другое, но нет, возможно, ни одного другого отдельного произведения, не включить которое было бы ошибкой. Изучающему Суинберна надо будет прочитать одну из пьес о Стюартах и окунуться в 'Тристрама из Лионесса'[917]. Но почти никто в наши дни
