– В какой такой день, папа? – нахмурясь, спросила Франя. Теперь ему некуда было деваться. Он должен был рассказать своим детям, какую свинью подложили ему эти поганые русские. Что ж, рано или поздно это все равно придется сделать, а сейчас, подумал он, сейчас я, по крайней мере, достаточно пьян, чтобы начать.
– Вот сучьи дети! – воскликнул Бобби, выслушав отца. – Не спускай им этого, пап!
– А чту ты предлагаешь, Боб: позвонить в американское посольство и попросить, чтобы Москву разбомбили?
– Может, и стоило бы позвонить в посольство, – неожиданно для себя сказал Бобби. – Может, тебе дадут строить твои ГТН для Америки, чтобы русским не досталась в конце концов вся Солнечная система...
– Бобби, Бобби, – тихо и грустно сказал отец, – те, кто сейчас правит Соединенными Штатами, не интересуются Солнечной системой. А потом, в их глазах я тот самый человек, который передал Объединенной Европе американские «космические сани». Если я опять полезу в Дауни и попрошусь на старую работу, меня запрут в сумасшедшем доме и выкинут ключи.
– Почему ты тогда не хочешь признать, что Гагаринка для меня самое подходящее место? – ввернула Франя.
– Как у тебя хватает совести лезть в русскую космическую программу после того, что эти гады сделали с твоим отцом! – выпалил Бобби.
– Любому дураку ясно, что в ЕКА с дочкой Джерри Рида целоваться не станут! – закричала в ответ Франя.
– Франя! – крикнула мать.
Это было лишнее: не успев договорить, Франя пожалела о своих словах и страшно разозлилась на Бобби, из-за которого все так вышло.
Но отец сидел спокойный, неверной рукой покачивая стакан с вином и легонько кивая; в его глазах, устремленных на Франю, не было ничего, кроме грусти.
– Да нет, Соня, она права, – сказал отец. – В ЕКА моих детей и в сортир не пустят...
– Джерри!
– Так ты подпишешь мне бумаги? – спросила Франя, вынула из кармана ручку и положила ее поверх документов.
– Постой, пап, – выпалил Бобби, – а как же я?
– Ты, Боб? – недоуменно уставившись на него, спросил отец, и занесенная над документом ручка повисла в воздухе.
– Это нечестно! Почему Фране можно ехать учиться в Россию, а мне в Америку нельзя?
– Ради Бога, не надо об этом! – простонала мать.
– Нет, надо, мама! Это нечестно! Если отец отпустит Франю в Россию, то и ты должна отпустить меня в Америку!
– Опять ты его подначиваешь, Джерри? – сказала мать, глядя не на него, а на отца.
– Как это подначиваю?
– Это Бобби подначивает папу! – заскулила Франя.
– Заткнись, Франя!
– Сам заткнись!
– Заткнитесь все, кто орет «заткнись»! – выкрикнул отец в полный голос. И гораздо тише добавил: – Включая меня... – И первый засмеялся над собой же.
Бобби понял, что отец взял ситуацию в свои руки – не потому, что всех переорал, а потому, что всех рассмешил и сам обрел способность рассуждать здраво.
– Мы ведь об этом, по-моему, уже миллион раз говорили, – сказал отец.
– Но тогда перед тобой не лежали документы Франи, пап, – возразил Бобби и принялся вдохновенно врать, намереваясь завтра же утром обратить эту ложь в правду. – Я уже послал заявления в Беркли и Лос-Анджелес. Если я хочу поступить следующей осенью, надо подавать заявление, пока не поздно...
– Он дело говорит, Соня, – сказал отец. – Нам все равно придется решать, где ему учиться.
– Чтобы вы вдвоем шантажировали меня и не пускали Франю в Гагаринку? – огрызнулась мать.
– Это нечестно, Соня...
– Да, Джерри, нечестно! Тебе же нечего возразить против Гагаринской школы. Это был блеф с самого начала! Ты подпишешь ее документы в любом случае, потому что ты тоже любишь свою дочь и не унизишься до того, чтобы в пику мне разбить ее жизнь.
Отец пожал плечами.
– Ты меня знаешь...
– Пап! – закричал Бобби, чувствуя, что победа начинает от него ускользать.
– А мать-то права, Боб, – сказал ему отец. – Ты же и впрямь не захочешь, чтобы я сломал Фране жизнь в отместку за то, что ты не добился своего, разве не так? Поставь себя на ее место!
– Да мне и на своем хреново, – горько пробормотал Бобби.
