– Вы это серьезно? – недоверчиво спросил он. – Там же ничего нет. Обычная царапина.
– Я привыкла доводить каждое начатое дело до конца и хочу убедиться, что все в порядке. Это займет пару минут. Если воспаления нет, вы вернетесь к исполнению обязанностей…
– А если есть? – ухмыльнулся Хант. Таинственные чары если не рассеялись совсем, то по крайней мере заметно ослабели, во всяком случае он мог преспокойно развернуться и выйти за дверь. С другой стороны, эта женщина явно затеяла какую-то игру, а он был не из тех, кто отказывается от брошенного вызова. Хочет поиграть? Ладно. Он покажет ей, что тоже не лыком шит. Посмотрим, кто кого.
– Если нет, обработаю рану и, может быть, вызову врача.
Теперь уже Хант посмотрел ей в глаза.
– Знаете, Тина, на мне новая рубашка…
– Я заметила.
– …и мне не хотелось бы пачкать ее масляными пальцами. Может быть, вы… если не трудно…
– Нисколько.
Ее пальцы ловко забегали по пуговицам, и все бы было расчудесно, если бы не очередной приступ желания. Слава богу, она, похоже, ничего не заметила, а если и заметила, то не подала виду.
– Повернитесь.
Он повернулся.
Она стащила рубашку. Провела ладонью по спине под лопаткой.
– Ну что? Гангрена еще не началась?
Ответа не последовало. Он почувствовал прикосновение второй ладони. Нет, это уж слишком! Она ведет себя как-то странно, словно стала вдруг играть чужую роль.
Сигнальный колокольчик, прозвеневший несколько секунд назад, бил тревожным набатом. По спине пробежал неприятный холодок.
Тело полыхнуло огнем, отзываясь на недвусмысленное предложение.
Хант повернулся так резко, что Тина инстинктивно отпрянула. Он схватил ее за плечи и притянул к себе – ее соблазнительные губы оказались совсем близко.
– Вы ведь этого хотели, не так ли? Достаточно или продолжить?
Вместо ответа она обхватила его шею обеими руками и, приподнявшись на цыпочках, попыталась поцеловать. Хант нахмурившись отпустил ее, но Тина покачнулась и, чтобы не упасть, ухватилась за его плечи.
– Милый, мне это тоже нравится, – она коснулась губами мочки его уха, – но ты либо отпусти меня, либо положи на кровать.
Он ожидал чего угодно – возмущения, криков, пощечины, – но не этого.
– Ты ведь этого хочешь, да? – спросила Тина, отстранившись. – Ты за этим пришел?
Он не успел ответить, потому что она схватила его за плечи, прижала к стене и впилась в его рот жадным поцелуем. Ханта бросило в жар, словно через него пропустили электрический разряд. Жар сменился холодом, по коже побежали мурашки. Тина атаковала его с яростью изголодавшейся тигрицы. Ее необузданное желание передалось и ему. Мир как будто перестал существовать – остался только пожар страсти.
Ее губы сводили с ума, их вкус, сладкий и одновременно острый, заглушал все прочие ощущения, а ее язычок вытворял у него во рту фокусы, какие и не снились Дэвиду Копперфилду.
Хант смутно понимал, что должен оборвать поцелуй, положить конец этому безумию. Что подумает о нем Тина, когда снова станет сама собой, когда безумие страсти уйдет и она взглянет на мир ясными глазами?
Она обняла его за шею и прижалась так крепко, что жар тел соединился, сплавляя их в единое целое. Его оборонительные редуты падали один за другим: набухшие соски терзали его грудь, губы наносили быстрые и сокрушительные удары по его воле, а ее бедра штурмовали главный бастион, понуждая защитников к полной и безоговорочной капитуляции.
Найдется ли на свете мужчина, способный отстаивать какие бы то ни было принципы перед лицом подобного натиска? Есть ли в мире сила, равная силе женского обольщения?
Ее язычок плясал у него во рту, перепрыгивая с губ на нёбо, вертясь, как стриптизерша вокруг шеста, вокруг его языка, проникая все глубже и глубже.
Колени стали ватными, по спине побежали струйки пота, и, когда Тина потерлась об него животом и слегка раздвинула бедра, Хант выбросил белый флаг.
– Хант! – долетел из коридора крик Генри. – Хант, ты где?! Отзовись!
Тина отстранилась и заурчала, как кошка, у которой из-под носа забрали блюдечко с молоком.
– Черт! – прошипел Хант, поспешно застегивая пуговицы и заправляя рубашку в джинсы. – Черт, черт, черт!
Она ценила красоту природы, но все же предпочитала удобства цивилизации и сейчас, оказавшись далеко от города, немного нервничала. Все ее прежние попытки – их можно было бы пересчитать по пальцам одной руки – сойтись с миром, лежавшим за пределами городских окраин, неизменно заканчивались неудачей. В лесу Тина терялась, на реке падала в воду, ее жалили осы и терзали комары, на нее нападали змеи, и даже встреча с вполне невинной кочкой грозила серьезными неприятностями. За шорохом травы ей чудилась ядовитая кобра – хотя кобры, как известно, предпочитают пустыни, – хруст сломанной ветки означал приближение чудовища с клыками и когтями, мелькнувшая на глубине форель превращалась в безжалостную пиранью, которая только того и ждала, чтобы вцепиться в руку или ногу.
Но сейчас ей были не страшны ни скорпионы, ни акулы, ни прочие монстры, которые вполне могли водиться в глухом уголке Флориды. Она брела по пляжу уже минут десять, ничего не видя, ничего не замечая, ничего не слыша. Случившееся потрясло ее.
Тина знала, какой представляют ее читательницы журналы: смелой, дерзкой, сексуальной. Хотелось бы знать, где вообще водятся такие особи. Может быть, в больших городах, вроде Нью-Йорка или Лос- Анджелеса, где неистовый пульс жизни развивает в женщинах первобытные инстинкты. Читая письма, присылаемые в журнал, она частенько качала головой и раздраженно хмыкала. Боже, что бы они сказали, узнав, что Тина Дефранж и Моника не имеют между собой ничего общего. Тем не менее ей приходилось принимать правила игры и изображать из себя то роковую красотку, то женщину-вамп, то отчаянную авантюристку, то романтическую мечтательницу, чья шпилька в волосах могла в любой момент превратиться в острый кинжал. Большую часть времени она жила в вымышленном мире, в мечтах, где мужчины падали у ее ног, сходили с ума от одного лишь аромата ее духов и дрались за право пригласить ее на танец. И чем глубже погружалась Тина в придуманное существование, тем острее ощущала свое реальное одиночество.
Странно, но если рожденная ее фантазией Моника имела дело исключительно с шикарными красавцами, наследниками громадных состояний и владельцами роскошных «ламборджини» и «бентли», то самой Тине неизменно встречались хамы, грубияны, подловатые типы, готовые воспользоваться ее кредиткой, и унылые субъекты, голодный блеск в глазах которых выдавал отпетых неудачников.
Иногда, обдумывая очередной выпуск и готовя ответ на какой-нибудь идиотский вопрос – например, возбуждает ли мужчину татуировка в интимном месте или какие позы наиболее подходят для секса на пожарной лестнице, – она переносилась в ту или иную ситуацию и в какой-то момент ловила себя на том, что рука ее сама собой ползет вниз по животу.
Не закончилось бы все в психиатрической клинике, грустно думала Тина. Чертовка Моника все сильнее завладевала ею. Борьба с ней в реальной жизни отнимала слишком много сил. Вымышленные мужчины были настолько хороши, что реальные просто не дотягивали до установленных стандартов. Те же, что им соответствовали, – увы! – не замечали Тину. Порой ей казалось, что, даже если бы она попала на необитаемый остров в компании двух матросов, те предпочли бы друг друга, но не ее. В городе она просто терялась, и взгляды представителей сильного пола скользили по ней так же, как по запылившейся витрине.
Большую часть времени Тина предпочитала оставаться незаметной. Ей нравился порядок, неспешность, рутинное течение жизни. Она вставала в шесть утра, пробегала милю по парку, возвращалась домой, принимала душ, завтракала, садилась за компьютер и работала до тех пор, пока желудок не давал
