— Не понимаю.
— Да потому, что она слишком однообразна, — повторил Батыгин, сделав ударение на последнем слове. — Тут мы сталкиваемся с очень любопытным противоречием. Относительное однообразие Природных условий в водной среде способствовало возникновению и развитию жизни в море — резкая смена их, скажем температуры, наверняка погубила бы еще не окрепшие, не научившиеся сопротивляться суровым внешним условиям организмы. Но когда жизнь развилась и окрепла, то же самое относительное однообразие водной среды стало тормозить эволюцию, стало препятствовать дальнейшему прогрессивному развитию жизни. Удивительного в этом ничего нет. Вода согревала и питала жизнь, пока та была очень слаба и не способна выдержать резкую смену природных условий. Но она же «избаловала» жизнь, приучила ее к сравнительно легкому существованию. Для быстрого и разнообразного развития жизни требовались и разнообразные природные условия.
Вот почему на Земле выделяются две основные пространственные фазы эволюции — морская и материковая. На суше жизнь попала в неизмеримо более суровые и изменчивые условия, иона начала активно приспосабливаться к этим условиям, бороться за существование. Тут уж не оставалось места «изнеженным», «избалованным» — выживали сильнейшие, и эволюция жизни на Земле пошла значительно быстрее.
В борьбе за существование на суше, не сумев приспособиться к суровым условиям, погибли сотни тысяч видов растений и животных, но зато в конце концов возникли мыслящие существа, и они победили, потому что разум оказался наиболее действенным, могучим орудием в борьбе с природой… Вот как трактует эту проблему историческая психология.
Поэтому и нет надежды встретить мыслящие существа на тех планетах, где жизнь еще не вышла из океана… Теперь понимаете? — Батыгин обращался и к Виктору и к Денни Уилкинсу.
— Понимаем, — ответили они.
— Ученые-антропологи, занимающиеся антропогенезисом, — продолжал Батыгин, — до сих пор не обращали внимания на одно чрезвычайно любопытное совпадение. Известно, что люди возникли около миллиона лет назад, в самом начале четвертичного периода. Но, по данным палеогеографии, природные условия на Земле никогда не были так разнообразны, как в то время. Догадываетесь, куда я клоню?..
— Догадываемся…
— Совпадение, разумеется, не случайное. А это позволяет нам сделать еще один вывод: существа, более сложные и совершенные, чем люди, могут возникнуть только в исключительно разнообразных природных условиях и на планетах, более крупных, чем Земля, на планетах, которые было труднее освоить, чем Землю… Твоя рыба, Виктор, не могла быть людеподобным существом, так сказать «венерцем», еще и потому, что человека создал труд. Приспособление всегда пассивно, а труд — активен, он требует более высокого и развитого интеллекта. Поэтому люди и совершенствовались, не приспосабливаясь к природе, а преобразуя ее. Но чтобы трудиться, нужны орудия труда, нужны развитые руки, которых у рыбы не было. Или были? — улыбнулся Батыгин.
— Не было, — согласился Виктор.
— Вот видишь!.. Это и есть вторая причина, по которой твоя рыба не могла быть существом с мощным интеллектом… И еще один вывод: существа, превосходящие людей разумом, должны превосходить их и умением трудиться…
А Безликов в это время в мрачном одиночестве сидел на камне. Невысокие волны, рассуждая о вечности, накатывались на отлогий песчаный берег. Затосковавший «философ» не прислушивался к их бормотанию. Сам он размышлял о бренности и скоротечности всего сущего, и огромный портфель, небрежно брошенный рядом, казалось, осмеивал самую мысль о чьем-то бессмертии, о постоянстве. Муторно было на душе у Безликова, очень муторно и тоскливо. Не поднимись он так высоко по ступенькам эволюции — завыл бы с горя. Что же это получается, если разобраться серьезно?.. Всю жизнь верил он солидным апробированным трудам, всю жизнь благодаря им жил, пользуясь устаревшим выражением, как у Христа за пазухой, не ведая скорби, не ведая сомнений… Портфель, до отказа набитый сочинениями, вобравшими в себя все самое прочное, самое проверенное из человеческих знаний, обеспечивал ему на Земле почет и уважение, все с восхищением говорили о нем — энциклопедист! — а зеленые юнцы, раскрыв рты, слушали его содержательные лекции… Так почему же на Венере ему недостаточно этих прочных, проверенных знаний? Почему он то и дело попадает впросак, и никто здесь не нуждается в его справках?.. Безликову даже казалось, что если бы он сам подумал над тем, о чем его спрашивают, то нашел бы вразумительный ответ. Но он верил прочитанному, верил слепо и не смел думать сам…
Безликов хмуро покосился на портфель, и у него появилось откровенное желание пнуть его ногой, да так пнуть, чтобы исчез он в волнах!.. Но Безликов не пнул портфель, он просто хмуро отвернулся от него и тяжело вздохнул. Что же делать?.. Неужели он усвоил неправильный метод познания истины, он, стремящийся охватить мыслию весь мир, все постигнуть? Но как ему действовать дальше? Как быть ему, наконец?
Безликов готов был расплакаться от досады. Надо же — такая неприятность. Но посмешищем он не станет, нет! Он не допустит, он всем докажет, что Безликова не зря взяли на Венеру!
Приняв такое решение, Безликов подхватил ненавистный портфель и зашагал к Землеграду.
Когда кончились долгие сумерки и наступила ночь, почти все население Землеграда вышло на рыбную ловлю. Виктор и Денни Уилкинс мобилизовали все лодки, приготовили специальные фонари, взяли сети и остроги. Желающих принять участие в ловле оказалось так много, что пришлось устроить жеребьевку. Все очень волновались, запуская руку в мешок, где лежали свернутые трубочкой бумажки, а философа Бейликова прямо-таки било мелкой дрожью. Но ему повезло, и он громким криком «ура» оповестил всех о своей удаче.
Мрачны ночи на Венере. Свет луны никогда не заливал скалистые горы и равнины, а черную гладь моря ни разу не рассекала надвое серебристая лунная дорожка. Ни одна звезда не вспыхивала на черном небосводе. И свет огней Землеграда был первым светом, загоревшимся в ночи на Венере…
Виктор, Денни Уилкинс, Шатков и философ Безликов, по привычке захвативший с собою портфель, плыли в одной лодке. Начать рыбную ловлю решили в реке. Когда очертания берега исчезли во мраке, Виктор опустил в воду лампу и включил свет. Лодку медленно сносило вниз по течению, и следом за нею плыл яркий шар, погруженный в реку. И Виктор, и Денни Уилкинс, и Шатков, и Безликов пристально вглядывались в освещенную воду, но ни одно живое существо не явилось «на огонек». Лишь плывущие песчинки вспыхивали тусклым серебристым светом…
— Нет ничего, — сказал Виктор.
— Терпение, мой друг, терпение! — призвал Шатков.
— А может быть, венерские рыбы равнодушны к свету? — высказал предположение Денни Уилкинс. — Это наши, земные, стремглав несутся на огонек…
— Не думаю, — Шатков теперь один с надеждой всматривался в освещенную воду. — Если они действительно рыбы, то огонь и на них должен производить магическое действие.
— Что за вопрос! — поддержал астрозоолога философ Безликов.
Лодка приближалась к морю. Уже слышался ровный рокот наката. Виктор вытащил из воды лампу, озарившую, подобно вспышке молнии, реку и надувные лодки с рыболовами, и выключил свет. Шатков и Денни Уилкинс сели на весла, и лодка быстро понеслась к морю. Шум наката равномерно нарастал, и вскоре легкое покачивание подсказало гребцам, что они вышли из реки.
— Нужно отплыть подальше, — предложил Шатков. — Незачем толкаться всем у самого берега.
— Можно и подальше, — согласился Денни Уилкинс.
Они плыли до тех пор, пока красный огонек на вершине радиомачты не снизился наполовину.
— Стоп, — сказал Виктор. — А то маяк потеряем из виду.
Было очень тихо. Шум наката уже не доносился сюда.
— Зажигать лампы? — спросил Виктор.
— Подождите немного. Может быть, морские животные на Венере тоже фосфоресцируют, как и на Земле, — Шатков, стоя посередине лодки, осматривал море. — Мне показалось, что раза два под веслами вспыхивали зеленоватые искры.
Да, ночное море жило своей, таинственной и мало понятной жизнью. Иногда слышался короткий
