немало. Пять пакетов риса, по килограмму каждый; две пачки геркулеса; пять пакетов растворимого пюре; две литровые бутыли с подсолнечным маслом, двухсотграммовая пачка масла сливочного; два килограмма опостылевшей, но так спасавшей его последний голодный месяц гречки; и даже пятнадцать банок тушенки, которую Зубцов, хорошо осознавая ее ценность, не поленился выстроить на полу в цепочку, чтобы Володе легче было посчитать банки. И — Володя аж присвистнул — стограммовая жестяная банка кофе. И три пачки сигарет без фильтра «Прима». Увидев их, Володя, даже смущенный немного такой щедростью, сказал:
— Да я вообще-то не курю.
— Ну и молодец, — пожал плечами Зубцов. — Стало быть, выменяешь на рынке на что-нибудь дельное. Верно?
— Ну да, — согласился Владимир.
— Молодец, — отозвался Зубцов. — Чистая работа. Я отчего-то в тебе и не сомневался. А кстати, — вдруг добавил он, и в глазах его вновь включилась рентгеновская установка, — почему у тебя с патрульным некомплект вышел?
— Какой некомплект? — промямлил Володя, чувствуя, как внутри у него все не по-хорошему холодеет. — Это что голова-то отдельно?
— Да нет, голова замечательная, тут все о'кей, — не приглушая свойств взора и улыбаясь так по-доброму, сказал Юра. — А пистолетик плазмометный, ты его куда дел?
— Ах, это… — с заметным облегчением отозвался Володя и направился побыстрее в коридор, опасаясь теперь того, как бы Зубцов не обнаружил, что пистолетов два, — ведь они оба лежали в карманах Володиной кожаной куртки. Вернувшись на кухню, Володя протянул полковнику — рукоятью вперед — один из плазменных пистолетов.
— Умница, — похвалил Зубцов. — Ну, хватит тут тебе жратвы на месяц?
— Конечно, — кивнул Володя.
— Ну, тогда прости, старик, я побежал. Дела, понимаешь.
И Володя, пожав жесткую сухую руку своего командира, задумчиво запер за ним дверь. Да уж, было тут от чего задуматься…
Глава 15
ПРЕДАТЕЛЬ
Через два дня пленница уже великолепно изъяснялась по-русски, тщательно выясняя у своего тюремщика значение впервые услышанных ею слов, с первого раза включая их в свой активный словарный запас. Она по-прежнему была связана и категорически отказалась снять свой защитный костюм. Владимир поинтересовался у девушки, не жарко ли ей. Та же лишь усмехнулась, ответив, что в костюме ей в самый раз. Когда Владимир уходил, он включал Лее что-нибудь из своей видеотеки — хоть роскошный видеомагнитофон и покинул его квартиру, будучи обменянным на гречку, но старенький, чуть ли не прошлого столетия выпуска, видеоплеер, как ни странно, все еще пахал помаленьку и сносно крутил себе бобины видеокассет. Володя ставил Лее что попало — вплоть до эротики и фильмов ужасов. Когда же дело дошло до древнего, но вновь востребованного публикой из-за эпопеи со сквирлами фильма «Чужие», девушка спросила у Володи после просмотра:
— Владимир, скажи мне, когда земляне столкнулись с подобными тварями? Мы, кажется, облетели куда как больше населенных и безлюдных планет, но нигде не встречали ничего подобного.
Володя, изумившись столь детской наивности, неожиданной для офицера захватчиков, ответил:
— Лея, ты что, не поняла, что это художественный фильм?
Лея чуть наморщила лобик, как делала всегда, когда что-либо вызывало у нее недоумение или замешательство, и спросила:
— Насколько я поняла, художественный — значит снятая максимально красиво хроника, так?
— Да не совсем… — усмехнулся Володя. — Это значит, что один человек придумал историю, другой подобрал актеров, потом они сыграли каждый свою роль, и все это было по кусочкам отснято на камеру, а потом кусочки склеили вместе, и получился фильм.
Лея продолжала изумленно и вопросительно смотреть на Владимира, и потому он продолжил объяснения:
— Ну вот. А если у актеров с первого раза не вышло сыграть так, как это задумал автор произведения, то они это делают еще, еще и еще. Понимаешь? Тут все — не настоящее. Ни космос, ни чудовища, ни корабли. Мы на самом деле действительно еще никуда всерьез не летали. Наши фильмы, как бы это сказать, это… наши мечты, наши фантазии, наши страхи… Понимаешь?
— Да, должно быть, я поняла тебя, Владимир, — сосредоточенно отозвалась Лея. — И много кто из землян смотрит подобные художественные фильмы?
Лея была интересной собеседницей, особенно теперь, когда разговор уже не стопорился на каждом новом для нее слове и Владимиру более не приходилось пускаться в длительные объяснения, ранее делавшие связное общение просто немыслимым. Володя почувствовал подвох, но ответил честно:
— Ну, не знаю. Процентов девяносто восемь, я так думаю, смотрят.
— Правильно ли я поняла тебя, Владимир, — переспросила Лея, даже с радостным каким-то изумлением в голосе, — что это значит, что 98 человек из каждой сотни смотрят на подобные склепанные фрагменты?
Владимир, с интересом следивший за особенностями освоения Леей русского языка, вынужден был согласиться.
— Но ведь все это — вранье, ложь, вымысел, абракадабра, лажа — не помнишь других синонимов?
— Нет, не помню, — усмехнулся Володя.
— Теперь я понимаю, почему вы так быстро проиграли войну, — уверенно сказала Лея. — Пожалуйста, больше не ставь мне подобных пленок, если их просмотр не является для меня обязательным. Договорились?
— Да, конечно… — смутился Володя внезапным поворотом дела. — Но разве у вас, на Анданоре, нет художественных фильмов?
— А разве у вас на Земле нет таких, где все — правда?
— Есть, — откликнулся Владимир. — Они называются фильмами документальными. Там все правда.
— А у тебя они есть или ты безнадежно погряз в мечтах и страхах своего несчастного и странного народа?
— Конечно, есть… Пара пленок… — обескуражено откликнулся Владимир, разводя руками.
— Да, — улыбнулась Лея. — Это, вероятно, как раз два процента от твоей фильмотеки. Так? А девяносто восемь — лживые домыслы. Я правильно поняла?
— Ну… С твоей точки зрения, наверно, да, — ответил Володя, решивший заступиться за родную планету. — Но с нашей — тут как раз точно, правдиво показаны разные типы людей, их реакция на различные жизненные обстоятельства. Художественные фильмы учат, предостерегают.
— Ерунда, — отрезала Лея. — На Анданоре даже сказки для малышей правдивы. Нет ничего поучительнее правды во всех ее проявлениях.
«Страшное это, должно быть, место — Анданор», — подумалось Володе, но вслух он ничего не сказал. Ну что тут скажешь, если ее мир столь отличен от нашего.
Девушка, поняв, что дискуссия окончена, сказала:
— Володя, если я тут не для того, чтобы умереть голодной смертью, я хотела бы перекусить. Немного — мне хватит банки тушенки и пары тарелок гречневой каши.
Владимир тоскливо выслушал пожелание пленницы и побрел на кухню. Сперва Володя списывал исключительную прожорливость Леи на перенесенный ею нервный стресс, пока не убедился, по косвенным признакам, что она обладает поистине железной нервной системой; потом он думал, что, быть может, она, бедняжка, недоедала на казенных харчах своего Анданора и решила отъесться в плену. Нет — она обладала ровным, здоровым, неизменным аппетитом гиппопотама. Владимир с болью смотрел, как запасы пищи, принесенные Зубцовым, не то что таяли — они просто испарялись, хуже миража в пустыне. Володя старался не думать об этом. Он вообще старался не думать о будущем, начиная с того, к слову, всего лишь только позавчерашнего дня, когда он не выдал Лею Зубцову. Владимиру показалось, что девушка то ли слышала их разговор, то ли догадалась, что Володя из-за нее нарушил какие-то партизанские земные законы, — во всяком случае, в бездонных взглядах ее выразительных глаз Владимиру стали чудиться оттенки благодарности. Ведь Лею не пытали, не мучили, не допрашивали и не расспрашивали даже. На ней не ставили опытов и даже согласились не снимать ее защитный костюм. Владимир догадывался, что он совершенно не похож на профессионального контрразведчика или палача. Лея также склонялась к подобному видению ситуации. После ухода полковника Володя зашел к испуганно застывшей, как мышка, Лее, которую он напугал тем, что если она будет шуметь, то ее съедят, и по его лицу Лея поняла, что опасность миновала. Володя тогда залез на покрытую древней пылью и свежей паутиной полку и достал оттуда четырехчасовую видеокассету с фильмом-катастрофой, недавно взявшим все мыслимые «Оскары». Фильм назывался «Башни страдания» и был посвящен чудовищному террористическому акту сентября 2001 года, когда фанатики захватили пассажирские самолеты с ни в чем не повинными людьми — и таранили ими американские небоскребы с такими же, не имеющими к ним никакого отношения американцами. Там были любовь, слезы, смерть и счастливый, для главных героев, конец. Критики сравнивали фильм с картиной «Титаник» 20-летней давности, — но тот, конечно, был куда как слабее по части спецэффектов.
Сам же Володя отправился в церковь исповедаться в убийстве, которое не то что излишне тяготило его, напротив, пугало своей приемлемостью, естественностью и чуть ли не пьянящей упоительностью для него, будто он отведал какого-то серьезного наркотика и теперь ему хотелось вновь испытать что-либо подобное. Это пугало Владимира куда больше ожидаемых мук совести. Володя тогда вышел из квартиры, запер дверь и спустился вниз. Воздух был морозным до звона, казалось, что, несмотря на начало апреля, зима вовсе не намеревалась уходить из разбитой параличом оккупации Москвы.
Владимир дошел до автобусной
