проворно отделывался от ее черного атласного лифчика.
Все тело Пьетро напряглось, по нему пробежали волны дрожи, а Оливия, откинув голову назад, приникла к нему. Ею безраздельно владело неудержимое желание, и поэтому, когда сильные руки подхватили ее и понесли к сказочной кровати, она, и не думая возражать, обхватила его голову руками и без устали стала покрывать лицо жаркими поцелуями.
Трехнедельная разлука не укротила его желания овладеть Оливией. Господь милосердный, какая изысканная красота! Какая фантастическая отзывчивость, щедрость, готовность!
Ее разбудил крик Тедди. Тело Оливии ощущало удовлетворение, даже пресыщенность после разгула ночной страсти. Она немощно шевельнулась в скомканных простынях. Ее окружала густая бархатная тьма, в которой проглядывал лишь слабый отблеск ночничка через приоткрытую дверь детской.
— Подожди. — Голос Пьетро был мягок и полон истомы. Лежавшая на ее животе рука ожила, успокаивающе погладила. — Лежи. Я принесу ребенка сюда.
Пьетро включил лампу на тумбочке, а Оливия села, прислонившись к куче подушек, наблюдая за тем, как он вылезает из постели. Ее мягкие губы раздвинулись, сонные глаза были полны мечтами о любви. О большой любви.
Без одежды он был само совершенство. Ее сердце забилось, когда она увидела эти широкие плечи, тонкую талию и узкие бедра, аккуратные ягодицы и длинные мускулистые ноги, эти смуглые оттенки его кожи, слегка затененной темными волосками.
Оливия не могла поверить, что такой мужчина посчитал ее желанной. Но то, как Пьетро всю ночь занимался с ней любовью, доказывало, что он воспринимает ее именно такой, доказывало, что, по его ощущениям, она обладает чем-то вроде девственного сексуального благородства. Под воздействием его пьяняще искусных рук ее тело стало страстным, требовательным, соблазнительным и бесстыже усердным.
Ее щеки окрасились жарким румянцем, когда Пьетро исчез в детской. Тедди перестал плакать, словно кто-то выключил приемник. Оливия с трудом верила в случившееся. Дрожа от воспоминаний, она прикоснулась пальцами к горячей коже лица, как бы убеждаясь в реальности происходящего, но одновременно сомневаясь, не было ли все лишь сном? Олли все еще так сильно жаждала его новых любовных ласк.
Нет, они действительно ласкали друг друга. Сейчас она уже полностью проснулась. Это походило на сон только потому, что вплоть до сегодняшней ночи у нее даже представления не было об истинном экстазе.
Когда совесть совсем ее замучила и она согласилась провести тот памятный уик-энд с Франко в подтверждение их помолвки, все, что она почувствовала, — это какое-то неудобство и довольно сильный стыд. Утешало то, что он был ею осчастливлен.
Франко говорил, что сходит с ума от желания, уверял, что любит ее, но, как оказалось, лгал. Пьетро говорил очень мало, только прошептал несколько ласковых итальянских слов, но ни о какой любви речи не шло. Пьетро просто был честнее и не хотел опускаться до лжи.
На ее глаза внезапно навернулись слезы. Она промокнула их уголком простыни. Что я за женщина? Сравниваю братьев, какой стыд! Неужели я из тех идиоток, что ложатся в постель с любым мужчиной, выказавшим желание, подумала она. Запихнув уголок простыни в рот, чтобы приглушить мучительный стон, Оливия постаралась уверить себя, что она, конечно же, не такая.
Пьетро может не произносить ни слова. Ему достаточно лишь дотронуться до нее. В общем, понятно, почему она считала себя влюбленной во Франко. Он делал вид, что предлагает все, о чем его возлюбленная когда-либо мечтала, — обычные, простые вещи, ибо перед ним была обычная, простая девчонка.
К тому же она и понятия не имела тогда о настоящей любви, и путала это светлое чувство с темной, опасной, неуправляемой и непреодолимой чувственностью, смешанной с болезненной нежностью, с потребностью отдавать столько себя, сколько это в человеческих силах.
Что он теперь думал о ней? Что женщина изголодалась по сексу? Что готова отдаться кому угодно? До чего же невыносимые мысли, тем более сейчас, когда так сложно справиться с ними!
Свет единственной лампы на тумбочке превращал спальню с огромной кроватью под балдахином на четырех столбиках в полную теней пещеру. От сумрачного вида помещения Оливию бросило в дрожь... Затуманенными от слез глазами она посмотрела на дверь детской. Кстати, что там происходит? Почему Пьетро так задержался?
Она уже была готова встать и выяснить это, но ее парализовала столь чудовищная мысль, что она не могла пошевелить ни одним мускулом. Они забыли о предохранении! Беременность от одного из братьев Мазини могла быть принята за неосторожность, но зачатие от обоих...
Она была девочкой, когда позволила Франко затащить себя в постель, наивно предполагая при этом, что он позаботится о столь важных вещах. Хотя они и планировали завести детей, но это должно было случиться в будущем, после женитьбы. Любовные забавы с Пьетро без заботы о последствиях уже не имели никакого оправдания!
Слезы унижения стекали из-под ресниц и капали ей на колени, когда Мазини вернулся в спальню с Тедди на руках. Оливия, поспешно вытирая щеки, заметила, что он прижимал кроху к груди, а это означало, что ее дитя не напоминало Пьетро о его собственном, так и не родившемся ребенке и не причиняло ему боли. И ей следовало быть благодарной за столь трогательную заботу, сказала она себе, выдавив нерешительную, бледную улыбку, когда Пьетро вложил ребенка в ее руки.
— Я перепеленал мальчика, — тихо сообщил Пьетро, — и приготовил для него бутылочку. Не волнуйся — все делал по инструкции на упаковке! Сейчас смесь остывает, чуть позже я принесу ее. — Он слегка нахмурился — в сумеречном свете трудно что-либо разглядеть... Наклонившись, он приподнял ее подбородок. — Ты плакала?
Она не могла отрицать очевидный факт. Ее вид с ребенком на руках и с беспорядочно рассыпавшимися волосами, обрамлявшими милое заплаканное лицо, зажег в нем яркий свет внезапного озарения.
Я не задумывал то, что случилось ночью, размышлял Пьетро. Однако это произошло, и в душе никакого сожаления. Она оказалась просто фантастической женщиной. Мне предстояло отговорить ее от принятия безумного предложения Никколо, но... Взамен я сам поддался основному инстинкту и занялся с ней любовью. Благодаря этому мне теперь точно известно, что делать, чтобы загладить свою вину. И помешать отцу жениться на ней, выставив себя в глупом свете.
— Не надо плакать. Я не собираюсь навлекать на тебя несчастье, — прошептал Пьетро. — Прошу тебя стать моей женой. Ты выйдешь за меня, Оливия?
Через окно своей комнаты Пьетро наблюдал за восходом солнца, бросавшего длинные лучи на долину. Он правильно поступил, оставив Оливию поразмышлять над своим предложением. Ему едва удалось преодолеть искушение остаться и провести остаток ночи в ее спальне. Но такой поступок можно было бы расценить, как временное помрачение ума. Они бы снова и снова занимались любовью... Пьетро, раздражаясь, почувствовал, как от одной этой мысли его снова охватило возбуждение. Легкость, с которой она пробуждала его животный инстинкт, поражала. Нет, он поступил разумно, когда ушел к себе.
Пьетро видел неоспоримую логику в своем предложении о браке. Но ведь Оливия живет эмоциями, а не разумом. Конечно, он мог бы привязать ее к себе одним сексом, Пьетро не сомневался в этом. Но он хотел, чтобы она воспользовалась своим разумом, рассуждала логически и поняла преимущества такого союза для нее. А это может потребовать времени.
Он слишком высоко ценил Оливию, чтобы использовать всевозможные ухищрения, добиваться своего путем принуждения или толкать на путь, который может оказаться для нее ложным.
Отец страшно рассердится за то, что его опередили, внезапно пришло в голову Пьетро. Естественно, если Оливия согласится стать женой его сына. Черт возьми, какое это имеет значение! Уж как-нибудь можно будет помириться, он постарается показать себя заботливым сыном, готовым взвалить на себя все бремя его забот!
Проведя пальцами по своим растрепавшимся волосам, Пьетро прошел в ванную комнату, чтобы принять еще раз холодный душ.
