Том был раздражен и одновременно сбит с толку. Он окинул взглядом платформу и лишь затем спросил:
— Почему ты не захотела поговорить по телефону? Почему именно здесь?
«Потому что здесь тебе до меня не дотянуться», — хотелось сказать Жанне. Здесь ей ничего не грозило, хотя бы в эту минуту.
— Найди себе другую, — заявила она.
— Для чего?
— Для своей картины.
Тома как током прошило.
— Почему?
— Потому что ты используешь меня в своих интересах, — сказала она. — Потому что заставляешь делать то, чего я никогда не делала. Потому что отнимаешь у меня время… — эти упреки она давно хотела бросить Тому в лицо, но не могла, и снова заплакала от усталости и чувства бессилия, — и потому что мне приходится делать все, что придет тебе в голову. С фильмом покончено, ясно?
Том в замешательстве простер к ней руки. Подкатил поезд, скрыв их друг от друга, и Жанна поняла, что это конец: поезд отойдет, унося с собой Тома, и все ее проблемы разрешатся сами собой. Она благодарила судьбу, что нет времени ни радоваться, ни мучиться. Все просто-напросто завершилось.
Поезд ушел. Тома не было.
Она повернулась — он стоял у нее за спиной.
— Хватит меня насиловать! — завизжала она.
Они сцепились, как остервенелые коты. Он неловко стукнул ее кулаком, но удар скользнул по плечу, не причинив боли. Она в ярости с размаху хлестнула его сумочкой. Их потасовка напоминала бузотерство детишек в песочнице. Они беспорядочно молотили воздух руками, ругались, наконец выдохлись и упали друг другу в объятия.
Глава одиннадцатая
Алжирец, похоже, не знал отдыха. Прерывистые мелодии, которые он извлекал из своего саксофона, напоминали Полу муки живого существа, загипнотизированного собственным плачем. Пол вытянулся на кушетке в своей комнате так, чтобы видеть в холле конторку и лампу, горевшую вполнакала. Ядовито-зеленый неоновый круг рекламы «Рикар» на противоположной стороне улицы как бы замыкал собою самый дальний предел его мирка. Пол задремал.
Он проснулся разом, ощутив у себя на груди чью-то руку. В полумраке он различил массивный силуэт тещи; кутаясь в шаль, она примостилась на краешке кресла.
— Эта музыка мне спать не дает, — пожаловалась она.
На миг Полу привиделось, что это Роза, — похожий голос и такое же прикосновение.
— Я пришел в эту гостиницу на одну ночь, — как во сне произнес Пол, — а застрял на пять лет.
— Когда мы с отцом содержали эту гостиницу, народ приходил сюда спать.
В ее голосе не было укора, но Пол знал, что она его осуждает.
— А теперь чем тут только не занимаются, — заметил он чуть ли не с гордостью. — Скрываются, принимают наркотики, играют на инструментах…
Ее рука давила ему на грудь нестерпимым грузом. Одна мысль о человеческой плоти, стиснутой в этих убогих стенах, — его ли, ее или постояльцев — вызывала у него отвращение. В ее жесте он уловил нечто помимо утешения.
— Уберите руку, — попросил он.
Но ей казалось, что она постигает его одиночество. В конце концов, он был Розе мужем, и ее долг — облегчить ему боль. Прикосновение к нему успокаивало и ее тоже. Она чувствовала, что Роза выбрала в мужья того, кого считала настоящим мужчиной.
— Ты не одинок, Пол, — шепнула она, ощущая под пальцами его широкую грудную клетку. — Я рядом.
Он осторожно приподнял ее руку и стал разглядывать; она испытала прилив благодарности. Потом поднес руку ко рту и внезапно, со звериной сноровкой, цапнул зубами.
Матушка охнула и, схватившись за кресло, попыталась от него отодвинуться. Укушенную руку она прижимала к груди.
— Ты сумасшедший! — крикнула она. — Теперь я начинаю понимать… — и осеклась.
Пол знал, что она хотела сказать: что это он довел Розу до самоубийства. Он не возражал выступить и в этой роли: она была ничуть не нелепей, чем его нынешнее амплуа — овдовевшего мужа, тайного любовника, управляющего гостиницей.
Он вскочил с кушетки.
— Хотите — покончу с этой музыкой? — спросил он и пошел через комнату к электрощитку. — Прекрасно, сейчас они у меня заткнутся.
— Что ты задумал, Пол? — со страхом спросила она.
— В чем дело, Матушка, вы что, боитесь? — спросил он, переходя на английский; он говорил захлебываясь, с презрением. — Не волнуйтесь, бояться вам нечего. Ничего не стоит заставить их перетрусить.
Он выключил рубильник, и дом погрузился во мрак. Она охнула и вцепилась в кресло. Пол надвинулся на нее.
— Хотите знать, чего они боятся? — спросил он громким голосом. — Так я вам скажу. Представьте себе, темноты, вот чего.
Он грубо схватил ее за руку и вывел в холл.
— Идемте, Матушка, познакомлю вас с моими приятелями.
— Свет, — сказала она, — свет включи!
Он потащил ее к лестнице. Саксофон захлебнулся и смолк. На верхних этажах захлопали двери, зашаркали подошвы, послышалась приглушенная разноязыкая речь.
— По-моему, вам пора познакомиться кое с кем из наших жильцов, — произнес Пол с отчаянной иронией и крикнул в лестничную клетку: — Эй, ребята! Поздоровайтесь с Мамочкой!
На площадке второго этажа зажгли спичку, выхватив из мрака призрачные бесформенные силуэты. Вспыхнула еще одна спичка и осветила лица — он вот уже много лет видел их изо дня в день: людское отребье, к которому принадлежал и сам он, бренное, нелепое и трусливое, а потому, в его глазах, тем более презренное.
— Мамочка! — заорал он, показав одной рукой на смутные лица, а другой вцепившись ей в предплечье. — Вот это наш мистер Алкаш Запойный. А там мистер Саксофон, наш сбытчик-добытчик, Мамочка, он нас от случая к случаю героинчиком балует…
Она попыталась вырваться.
— Отпусти! — зашипела она, но Пол не ослабил хватки.
— … А вот там прекрасная мисс Королева Сосалок 1933 года. Она и сейчас неплохо берет, если вынет вставную челюсть. Поздоровайтесь с ними, Мамочка! Эй, вы, это наша Мамочка, слышите?!
Разноязыкий ропот стал громче.
— Свет, Пол, — взмолилась она, — включи свет.
— Как, Мамочка, вы тоже боитесь темноты? Она боится темноты, — сообщил он постояльцам. — Ай- ай-ай, бедняжка. Ладно, солнышко, уж я о вас позабочусь. Сейчас все будет в порядке.
Он зажег спичку, и его искаженное мукой лицо выступило из мрака. Он издал протяжный невеселый смешок, отбросил спичку и вернулся в комнату. Включил рубильник, и свет зажегся. Как легко было их напугать, подумал он. Им, похоже, одинаково страшно что самим убить, что быть убитыми.
Он вернулся в холл. Постояльцы, кто в халатах, кто в наброшенных на голое тело плащах, разбрелись по своим номерам, ворча, как потревоженные звери. Теща Пола стояла, вцепившись в перила, и глядела на него так, словно видела первый раз в жизни.
С улицы вошел постоялец с рулоном газет под мышкой. Он был старше Пола, однако вид имел нарядный и представительный. На нем были чистое пальто и тирольская шляпа, которую он тут же и снял.
— Привет, Марсель, — равнодушно сказал Пол и подал ему ключ.
Марсель любезно поклонился Матушке и поднялся наверх. Она проводила его одобрительным
