глаза тут же распахнулись.
— Доброе утро, милая, — прошептал он и нежно улыбнулся.
— Доброе утро, муж. — Синтия потерлась щекой о его подбородок. — Ух, колючий.
— А ночью ты не жаловалась.
— А я и теперь не жалуюсь Ночью меня это просто сводило с ума.
— Правда? А я с ужасом успел подумать, что прежде, чем заняться с тобой любовью, мне придется бежать в ванную и бриться.
Он обхватил ее руками и уложил на себя. Потом медленно стал осыпать ее лицо поцелуями, гладить спину.
— Я хочу тебя.
— Жадный.
— И ненасытный. И обещаю, что буду таким всегда.
Она рассмеялась.
— Тогда у нас будет очень большая семья.
— А ты имеешь что-то против?
Синтия чувствовала, как под ней напрягается его сильное тело, твердеет и восстает та его часть, которая обещает подарить ей немыслимое счастье. Она чувствовала, как ее цветок распускает лепестки, орошается любовным соком.
— Любимый, — прошептала она и поймала губами его рот.
Махеш сильнее прижал ее к себе. И тогда она развела в стороны колени, приподнялась над его бедрами, а потом медленно опустилась…
Пронзительный стон вырвался из ее груди. Из-под прикрытых век она видела, как Махеш откинул голову на подушку: его лицо очаровательно исказилось в сладкой муке.
Когда любовная битва окончилась и взрывы новых вселенных внутри их тел постепенно угасли, они лежали, распластавшись на кровати.
— Моя чудесная наездница, — усмехнулся Махеш и, повернувшись к ней, поцеловал ее в плечо. — Я подозревал, что ты способна лихо скакать не только на лошади.
Она рассмеялась.
— А вот я никогда раньше о себе этого не знала. И подозреваю, что именно от такой езды появляются на свет детишки. Чувствую, что я вернусь в Бостон не только влюбленной, но и беременной.
— Ты, правда, это чувствуешь?
— Я почти уверена.
Он растроганно вздохнул.
— О, милая, тогда ты должна как можно быстрее вытащить меня отсюда. Я должен быть с тобой, чтобы оберегать тебя и заботиться. Жена моя…
И снова потоки жарких поцелуев увлекли их в чудесный, сверкающий, блаженный мир слияния.
Но время никогда не стоит на месте.
И злая судьба тоже не дремлет. У нее всегда есть наготове ряд препятствий, которые призваны разрушать гармонию счастья.
— Я собираюсь позвонить в столовую и попросить Хари принести нам завтрак, — сказал Махеш. — Что тебе заказать?
— Не знаю, — задумчиво ответила она. — Может, пару тостов с сыром и джемом и кофе. Подозреваю, что на яичницу с беконом я теперь даже в Штатах смотреть не смогу.
— Тянет к вегетарианству? — рассмеялся он. — Дурное влияние потомственного брамина.
— А что будешь есть ты?
— О, я бы сейчас проглотил весь оставшийся нетронутым вчерашний ужин.
— Я так измучила тебя? Бедняжка… — Синтия потрепала его по колючей щеке. — Я больше не буду.
— Что значит — не буду? — Махеш притворился обиженным. — Я готов переносить эти муки каждую ночь.
Каждую ночь… Когда каждая ночь будет их ночью? Пока что впереди их ждет только разлука… Они одновременно вздохнули.
— Я улетаю в четыре, — тихо сказала Синтия. Махеш помрачнел и уставился в потолок.
— Но ведь это ненадолго. Правда, любимая?
— Надеюсь. — Ее голос дрогнул.
Ужас предстоящей разлуки тугим, холодным обручем обхватил ее сердце и безжалостно сдавил.
— Я верю, что мы скоро снова будем вместе, — сказал Махеш, пытаясь вдохнуть в свои слова как можно больше оптимизма.
— Конечно. — В ее голосе надежды было гораздо меньше. Она почувствовала, как ее глаза снова затапливают слезы. — О Господи! — внезапно воскликнула она, — я бы осталась здесь с тобой навсегда!
Он притянул ее к себе.
— Ты останешься. Во мне, в моем сердце. А я останусь в тебе. В твоем сердце и в твоем теле. Ведь там уже поселилась частичка меня. Частичка нашего будущего. Не плачь, милая, прошу тебя. — Он вытер слезы с ее щек и, пытаясь приободрить, добавил:
— А теперь пора бы покормить нас самих и наше будущее потомство.
Она сквозь слезы улыбнулась.
— Ты прав.
Через пятнадцать минут в дверь постучали. Махеш вскочил с постели, намотал вокруг бедер полотенце и открыл. Хари, стоя на пороге, передал ему поднос с завтраком и осторожно спросил:
— Когда готовиться к полету?
— Через полчаса, — тускло ответил Махеш. Они завтракали, сидя в постели, подложив под спины подушки. Махеш кормил ее из рук, как ребенка, но Синтия, заметив, что он сам едва успевает есть, возмутилась и плотно сжала губы.
— У-у, — промычала она, покрутила из стороны в сторону головой и ткнула пальцем ему в грудь.
— Ты хочешь, чтобы я снова стал индивидуалистом? Знаешь, это желание покормить тебя из рук появилось у меня еще во время нашего первого совместного ужина в этом замке…
— Тогда разреши и мне покормить тебя. — Она взяла с подноса тост и уложила на него ломтик сыра. — Открывай рот. Благо, мы едим не в общей столовой, а то у Хари и Дипака сложилось бы впечатление, что мы оба впали в детство.
— Видимо, любовь делает из взрослых людей детей, — сказал он и повиновался ее приказу.
Наконец тарелки и чашки на подносе опустели. Махеш убрал поднос с постели и поцеловал Синтию в сладкий рот.
— Твои губы — лучший десерт на свете.
Она рассмеялась.
— Не жадничай. Ты ведь уже почти съел их.
— Но этот волшебный десерт не уменьшился, а, наоборот, стал еще пышнее. И выглядит еще аппетитнее.
Они снова на миг оказались в объятиях друг друга, потом отстранились, и два гневных взгляда упали на ненавистные часы, которые хладнокровно напомнили им о приближающейся разлуке.
— Пора собираться, — уронила она безнадежно.
— А душ? Я собираюсь помыть тебя, Синтия.
— Это что, еще одно из нереализованных желаний, появившихся в первый вечер нашего знакомства?
— Именно… — Он подхватил ее на руки и понес в ванную.
Под теплыми струями душа они развеселились, как дети: намыливали друг друга, швырялись кусочками пены, нежно смывали ее. Потом Махеш укутал ее в большое полотенце и вынес на руках из ванной.
— А после ты намереваешься одеть меня? — спросила она, наблюдая, как старательно он обтирает
