надумает-таки памятник «Неизвестному Ларионову» ставить, лучшей позы не придумать. Тютелька в тютельку.
С минуту организм на повышенных тонах дискутировал с проглоченной водкой, затем смирился, и меня отпустило. Я помахал перед лицом бармена указательным пальцем, бросил на стойку деньги и молча вышел. Отпустить-то отпустило, но говорить пока не мог.
На улице я пару раз глубоко вдохнул и наконец-то почувствовал себя более-менее сносно. Однако вспомнить, зачем вчера поставил будильник, все равно не смог. Ну и черт с ним. Приятное тепло разлилось по телу, но на душе по-прежнему было гадко. И я побрел куда глаза глядят.
Странное дело, когда я выпивши, ноги меня всегда приводят в тупичок какого-то переулка к летнему кафе в уютном скверике с небольшим фонтанчиком. Машины здесь не ездят, поэтому в кафе всегда тихо и даже в жаркий полдень прохладно под старыми раскидистыми тополями. Пару раз я пытался разыскать это кафе на трезвую голову, но ничего не получилось. Такое впечатление, что кафе и скверик находятся в параллельном мире, вход в который открывается исключительно для алкоголиков.
Водка сделала свое дело, я захотел есть. Сев за столик, заказал пару сарделек с тушеными грибами, бокал пива. Когда съел одну сардельку и выпил полбокала пива, по телу разлилась благость, семейные неурядицы и дискомфорт в душе отодвинулись на второй план. Лепота! Все-таки есть в жизни счастье.
Откинувшись на спинку пластикового кресла, я огляделся.
Грузный бородач за соседним столиком внимательно посмотрел на меня, хмыкнул и, прихватив с собой графинчик с водкой, пересел ко мне.
— Привет, Ларионов! — сказал он, выставляя на столик пластиковые стаканчики.
Я кивнул, хотя мог дать голову на отсечение, что с бородачом не знаком. Но то, что он знал меня, радовало. Оказывается, не такой уж Ларионов неизвестный.
— Жена гуляет напропалую, а ты, значит, сюда… — продолжал бородач, наливая в стаканчики водку. — Как там Фесенко говорит: пиво без водки деньги на ветер?
Приятное впечатление о бородаче мгновенно растаяло. Бывают люди, которые одной фразой могут надолго испортить настроение…
Он поднял стаканчик и посмотрел на меня. Глазки у него были маленькие, подслеповатые и хитрые. Я, не прикасаясь ко второму стаканчику, сказал в эти глазки:
— А пиво с водкой — харч на брюки. Твои.
На мгновение бородач застыл с оскорбленным недоумением на лице, затем схватил графинчик с водкой и молча ретировался за свой столик.
Я тяжело вздохнул и принялся дожевывать сардельку. Что за народ пошел, пары минут в блаженном состоянии побыть не дают. Как увидят, что у человека прекрасное настроение, так сразу норовят в душу нагадить.
Фразу о «харче на брюках» я записывать не стал. Тема стара, как мир, и основательно затаскана. Хотя, с другой стороны, острота о «смешном молоке после огурцов» прошла на «ура»…
Все еще пребывая в мрачном настроении, я отхлебнул пива, закурил и огляделся.
Бородач демонстративно уселся ко мне спиной и в одиночестве пил водку. Больше в кафе никого не было. В замшелом фонтанчике умиротворяюще плескалась вода, извергаясь изо рта золоченой рыбки, чирикали воробьи, в воздухе витали первые тополиные пушинки. Тишина и покой в скверике создавали впечатление, что я перенесся лет этак на пятьдесят назад, во времена застоя.
Взгляд скользнул по кустам, по видневшимся между деревьями домам и задержался на стеклянной витрине какого-то офиса, увешенной красочными плакатами морских побережий на закате, снежных горных склонов на рассвете, диких джунглей в полумраке и безбрежных пустынь в ослепительный полдень. Вероятно, туристическое бюро. Грустное очарование застойного времени мгновенно улетучилось. То ли фотограф не умел пользоваться светофильтрами, то ли необычная цветовая гамма пейзажей была специально подобрана для привлечения клиентов, но закат над морским побережьем был фиолетовым, рассвет над горами — зеленым, листва джунглей — синей, а пески пустынь сиреневыми. Я стал искать глазами название фирмы.
Названия я не обнаружил, зато рядом со стеклянными дверями увидел объявление: «Работа за рубежом». Ниже шел мелкий текст, который издалека было не разобрать.
Не знаю, что за дизайнер оформлял витрину, но он знал толк в своем деле, и меня заинтриговал. Работа за рубежом никак не вязалась с красочными пейзажами, к тому же у меня сложилось стойкое убеждение, что все фирмы, заключающие контракты с нашими гражданами на престижную работу за границей, на самом деле направляют женщин исключительно в бордели, а мужчин — на запчасти для трансплантации органов.
Любопытство пересилило предубеждения. Я допил пиво, загасил в пепельнице окурок, расплатился и неторопливо направился к витрине.
Текст под объявлением гласил:
Обычная реклама бюро по найму, если не считать пункта насчет возраста, который может оказаться обычной «завлекалочкой», ведь старикам и старушкам всегда можно отказать под предлогом отсутствия вакансий.
Массы желающих выехать на работу за границу у дверей офиса не наблюдалось. Я тоже не собирался занимать очередь в несуществующей толпе. Развернулся, чтобы уйти, но неожиданно поймал на себе насмешливый взгляд бородача, все еще сидевшего за столиком кафе и продолжавшего в одиночку пить водку. Это разозлило меня до крайней степени. А что я, собственно, теряю, если зайду? Как говорится, спрос в нос не бьет — поговорю, расспрошу, может, что-нибудь любопытное услышу. Работа у меня такая — чужие фразы запоминать и до острот оттачивать.
И я вошел.
Офис бюро по найму оказался небольшой комнатой, стены и потолок которой были заклеены фотообоями. Прямо передо мной высилась каменная гряда с водопадом, слева простиралось морское побережье с белым песком и зеленым океаном, справа — безбрежная ковыльная степь, а над головой зияло бездонное звездное небо. Впечатляюще, но, как я уже говорил, все это хорошо смотрелось бы в бюро путешествий, а не в бюро по найму на работу.
У стены с изображением водопада стоял большой стол, за которым по всем канонам следовало находиться обворожительной блондинке с располагающей улыбкой, но вместо нее в кресле сидел невзрачный клерк в черном костюме, белой рубашке, при галстуке, с унылым выражением на лице. Невзрачный, это мягко сказано. Клерк был откровенным уродцем. Маленький, щупленький, с карикатурно уродливой головой и в очках с настолько толстыми линзами, что они казались глазами. Огромные оттопыренные уши, громадный рот с махоньким подбородком и унылый бесформенный нос придавали клерку сходство с кукольным Гурвинеком.
— Ттопрый ттень, — поздоровался он, растягивая в приветственной улыбке губы почти до ушей. — Присашифайтесь.
Он указал ручонкой на кресло напротив стола.
— Здравствуйте, — кивнул я, шагнул вперед и уселся в кресло.
— Интересуетесь раппотой са хранитсей? — спросил клерк.
Очки мигнули и посмотрели на меня добрым участливым взглядом. Акцент клерка был мягким, голос располагающим. И все же вид клерка действовал отталкивающе. Не знаю, о чем думали фундаторы фирмы, назначая на этот пост уродца, — быть может, хотели сыграть на контрасте с другими фирмами, — но если бы я действительно собирался на работу за границу, то меня бы уже здесь не было.
— Интересуюсь, — сказал я и тут же уточнил: — Пока только интересуюсь. Какую работу вы можете предложить?
— Люппую, ф соотфетстфии с фашими наклонностями.
— Я — литератор, — наобум ляпнул я, поскольку сам еще не определился, как называть свою профессию. Коллеги на радио шутили, что Ларионов — это тоже профессия, но непосвященный вряд ли поймет.
— Проститте, но фаша профессия нас не интересуетт, — покачал головой клерк. — Мы
