— Что это?
— Не знаю. На ценнике, или как его там теперь называть в эпоху бесплатности, написано: «Паториче к пиву».
Взяв лист, я попробовал. С виду хрупкий, из-за больших разветвленных прожилок лист оказался неожиданно плотным и по вкусу напоминал воблу. Только без запаха. Не приходилось мне ранее слышать о таком растении, как паториче. Впрочем, слова «ауфлемэ» и «тэмбэсаддон» я тоже услышал недавно.
— Что же произошло? — спросил я, беспомощно озираясь.
За голыми кронами низеньких лип, не выпустивших пока ни одного листочка, по дороге проносились автомобили, по тротуару шли люди, и вроде бы ничего не изменилось. Но над головой простиралось зеленое небо, город заливал розовый свет, и на столе в тарелке передо мной лежал лист неземного растения. То, что на Земле такого растения быть не может, я понял сразу — иначе Россия закупала бы его сотнями тонн. Любят у нас пиво с воблой… И еще было одно, что я понял только сейчас. С самого раннего утра все в городе: и гибэдэдэшник за околицей, и механик в автосервисе, и даже Валентин Сергеевич — знали, что с сегодняшнего дня деньги ничего не значат. Один я не знал.
— Что произошло? — переспросил Валентин Сергеевич и глубоко затянулся сигаретой, — Как говорят, это вопрос вопросов. С самого утра ломаю над ним голову. Проснулся я, как всегда, поздно, выпил кофе и направился в магазин за хлебом… Кстати, — он невесело усмехнулся, — хлеба так и не взял, надо бы не забыть, когда буду домой возвращаться… Так вот, выхожу из подъезда и вижу — все вокруг залито розовым светом. Подивился я, что на старости лет сподобился лицезреть необычное атмосферное явление — и в мыслях тогда не было, что никакое это не атмосферное явление, а настоящее светопреставление. Подхожу к киоску, хочу сигарет купить. А мне их бесплатно дают, но предупреждают, что сигареты скоро закончатся и новых поступлений не будет. Пора, мол, завязывать с вредными привычками. И смотрит на меня продавец так это жалостливо, сочувствующе, как на безнадежно больного. С кем потом ни заговаривал, все на меня так смотрят. Оторопел я немного от сообщения продавца, что все в городе теперь бесплатно, не поверил, но, однако, зашел в универмаг, где давно себе курточку присмотрел, но все не решался купить — дороговато… И оказалось, смотрите, — он показал на себе новую куртку, — тоже бесплатно. В общем, получилось, как в анекдоте: ни хрена себе — за хлебом сходил… Я тогда по-настоящему растерялся и принялся ходить по магазинам. Действительно все, ВСЕ БЕСПЛАТНО! Но, что удивительно, никакого ажиотажа не наблюдается. Заходят люди в магазин, берут, что надо, и уходят. Спокойно, обыденно, будто всю жизнь жили при бесплатном режиме. Этакие новообращенные самаритяне. Честно скажу, сам атеист до мозга костей, но показалось мне тогда, что умер я и попал вот в такой вот загробный мир. Рай в розовом свете. Заболело у меня тогда сердце, не молодой человек все-таки, доплелся сюда и стал пиво пить. Так и сидел, пока вас не увидел. Вы — первый нормальный человек в розовом раю. А все эти… — Он поморщился, широко махнул рукой. — Алкоголь не потребляют, не курят, все такие правильные… Вы только прислушайтесь, о чем и как говорят эти люди. Такое впечатление, что это не обычный промышленный городок в российской глубинке, а, по крайней мере, университетский городок в Оксфорде.
Не поворачивая головы, я прислушался к разговору за соседним столиком.
— …По-моему, Сергей Павлович, — говорил хорошо поставленный баритон, — при синтезе нуклеотидов лучше использовать наработки Майлетской лаборатории. Метод программированной витализации позволяет на порядок снизить нежелательные хромосомные аберрации.
— Олег Борисович, вы забываете, что у нас не исследовательская лаборатория, а промышленное производство, — корректно возражал суховатый, надтреснутый голос. — Метод программированной витализации разработан для тиражирования клеточных структур биомеханизмов. Но то, что хорошо для производства биотехники, где тиражирование приветствуется, не годится для синтеза промежуточных носителей. Однотипность хромосомного набора существенно ослабит их популяцию. Не забывайте к тому же, что средняя продолжительность жизни промежуточных носителей и без того составляет всего десять лет. Природа не терпит единообразия, поэтому хромосомные аберрации должны иметь в нашем производстве широчайший спектр…
— Послушали? — спросил Валентин Сергеевич. — Мне их треп напоминает наукообразные диалоги из фантастической литературы времён застоя.
Я повернулся и посмотрел на соседний столик. Двое прилично одетых мужчин лет по пятьдесят вели спокойный наукообразный диалог. В отличие от Валентина Сергеевича, мне они вовсе не показались персонажами. Спокойно и очень естественно ели из вазочек мороженое, пили безалкогольное вино, разговаривали. Нет, не спорили, сидя истуканами, как в дебильных фантастических романах, и доказывая друг другу свою точку зрения, и даже не дискутировали, а просто обменивались мнениями по какой-то научной проблеме. В одном был прав Валентин Сергеевич: эта пара смотрелась бы естественно где угодно, в том же кафе научного городка в Оксфорде, но никак не в захолустном Холмовске.
— Простите, что вмешиваюсь, — сказал я, верный своему принципу «хождения в народ», — но мы вот тут сидим, краем уха слушаем ваш разговор и никак не можем понять, о чем идет речь. Если не секрет, не могли бы объяснить попроще, в двух словах?
Я ожидал какой угодно реакции — от уничижительной отповеди до оскорбления. Ничего подобного.
— Отнюдь не секрет, — пожал плечами худой, костистый мужчина с бледноватым лицом. — Мы обсуждаем теоретическую проблему, как продлить жизнь таким, как вы.
— Вы геронтологи? — вмешался Валентин Сергеевич, переводя недоуменный взгляд с них на меня. — Тогда при чем тут Артем с его-то годами? Скорее уж речь может идти о моем возрасте…
— Лично вы — случай особый, — заметил второй, небольшого роста, плотный мужчина.
Оба смотрели на нас открытыми доброжелательными взглядами, но где-то в глубине их глаз читалось нечто вроде сочувствия.
И вдруг я узнал их. Именно эти двое спорили вчера за стойкой пивного ларька, решая извечную застольную проблему в России — под каким барином-губернатором будет легче жить. Они разительно изменились — нездоровая бледность одного превратилась в аристократическую, с лица другого ушла краснота алкоголика, оба напрочь лишились седины. Но главным, пожалуй, было другое — не вполне пристойная одежда, не явно привычная опрятность, не раскрепощенные манеры, а глубина ума, читающаяся в глазах. Вчера в них не наблюдалось и проблеска разума. Сегодня же передо мной сидели благообразные научные мужи, а не пьянь подзаборная. Как сказал Бескровный — новообращенные самаритяне.
Кровь ударила мне в лицо, в глазах потемнело. Опрокинув пластиковое кресло, я вскочил, подхватил писателя под руку.
— Идемте отсюда, Валентин Сергеевич, — сдавленным горлом прохрипел я, увлекая писателя прочь. — Здесь нам делать нечего.
— Зачем, Артем? — попытался урезонить меня писатель. — А как же пиво? Разговор к тому же интересный намечается…
— Нечего жалеть пиво, коль оно везде бесплатное, — отрезал я, насильно ведя его к гастроному. — В таком деле без коньяка не разберешься. А собеседника я вам такого предоставлю, что век помнить будете.
Но ничего путного из моей затеи не получилось, хотя вначале все шло по намеченному плану.
В гастрономе, не обращая ни на кого внимания, я загрузил в тележку для самообслуживания четыре бутылки коньяка и начал бросать в нее пакеты с нарезками колбас, копченой рыбы, сыра, лимоны…
— Куда мы направляемся? — спросил Валентин Сергеевич.
— Ко мне домой.
— Пить?
— И пить тоже. Но больше — говорить.
— Зачем? На свежем воздухе лучше…
На этот вопрос я не ответил. Загрузил тележку продуктами доверху и покатил к выходу.
— Неудобно как-то… — заметил Валентин Сергеевич. — Тележку бы надо в магазине оставить.
— Неудобно писать в форточку, — отрезал я. — Высоко, стекла забрызгиваются.
Контраргументов у писателя не нашлось, и он замолчал.
Мы обогнули липовый сквер, вышли к проезжей части, и здесь с Валентином Сергеевичем чуть не приключился инфаркт. Ожидая на переходе зеленый свет, мы вдруг увидели, как по дороге мчится странная
