— А за пивом?
— Гм… — Он с сожалением посмотрел на рюмку и выплеснул коньяк на гранитные плиты террасы. — Надеюсь, бороду сбривать не заставите… Я вас слушаю.
И я начал рассказывать. О кладбище, о том, чем там занимался, о Ремишевском, о «налетчике», о его дарах — экранировании мозга, бессоннице, гиперобостренном чувстве опасности…
Валентин Сергеевич слушал внимательно, кивал, поддакивал, отпускал междометия, но при этом усиленно насыщался. Я смотрел на то, с каким аппетитом он ест, и меня все сильнее и сильнее охватывало чувство безысходности. Со дня наступления в Холмовске «розового рая» мы практически только тем и занимались, что ели, пили и вели пустопорожние разговоры.
Конец рассказа я скомкал и замолчал.
— Все? — спросил Бескровный, не донеся вилку с наколотым грибочком до рта.
— Более-менее.
Так и не съев гриб, он отложил вилку в сторону.
— М-да… Бессонница — это любопытно. Тяжесть в голове, вялость, апатия наблюдаются?
— Нет. Пользуясь вашей терминологией — трезв как стеклышко. Голова настолько ясная, что даже противно.
— Так выпейте, — Иронично предложил он, но, увидев, как дернулась у меня щека, поспешно добавил: — Шучу. — Он откинулся на спинку кресла и задумчивым взглядом уставился поверх моей головы. — Вы человек молодой, поэтому не знаете, что такое бессонница. Путаете яичницу с божьим даром. Бессонница — старческое недомогание, во время которого ничего путного не сделаешь… А вот то, что у вас и у всех нынешних жителей Холмовска, — завидное приобретение. Еще совсем недавно мечтал о таком — представляете, сколько, бы романов я смог написать благодаря «лишним» восьми часам бодрствования в сутки? Беда только, что здесь моя писанина никому не нужна…
Он перевел взгляд на меня.
— Что вы на меня так смотрите?
— Как?
— Как «новый самаритянин» — с жалостью.
— Нас жалею. Не только вас, но и себя. Заметили, что застолье — практически единственное наше развлечение? И разговоры, разговоры… Догадки, домыслы, вымыслы, разглагольствования… Простите за патетику, но пока мы с вами здесь сибаритствуем, за пределами купола гибнет человечество!
— Да уж, патетики хоть отбавляй, — криво усмехнулся Бескровный. — Только давайте мыслить здраво, а то вы сейчас, как диссидент, начнете обвинять пришельцев в гибели человечества.
Я оторопел.
— Простите, не понял?! А кто же виноват?!
— Мы сами, — спокойно сказал он. — То самое человечество, о судьбе которого вы скорбите. На настоящий момент политическая ситуация в мире такова, что, даже не будь нашествия, ядерный конфликт неизбежен, о чем свидетельствует небывалый рост террористических организаций и появление на черном рынке не только оружия массового уничтожения, но и технологий по его производству. Обратите внимание, что пришельцы никаких военных действий не предпринимают, все это делают люди за пределами куполов. Пришельцы лишь инициировали процесс самоуничтожения человеческой цивилизации, который и без них был неизбежен, но, повторюсь, не будь их вмешательства, человечеству оставалось существовать максимум пару десятков лет. Поэтому я полностью согласен с Сэром Лисом — их нашествие иначе, как гуманитарную акцию, рассматривать нельзя. Они пытаются спасти хотя бы часть человечества, и это надо приветствовать.
— А если я не хочу такого спасения?
— При чем здесь вы или я? Если человек тонет, его спасают, не спрашивая, судорогой ли ему ногу свело или он решил свести счеты с жизнью.
— Категорически с вами не согласен. Человек должен иметь право выбора.
— Черт вас побери! — поморщился Бескровный. — Опять диссидентские штучки — не знаю, что вы делаете, но я против. Вы, должно быть, не поняли, что я сказал? У трупа не спрашивают разрешения, проводить ли эксгумацию! С точки зрения пришельцев, мы все уже трупы, и они спасают тех, кого могут.
— Какие трупы? — тихо проговорил я. — Как посмотрю, вы еще больший пришелец, чем всамделишные. Только рано нас хороните — мы еще живы и поборемся:
Бескровный шумно выдохнул, развел руками, непонимающе потряс головой.
— Детский сад, да и только. С кем вы будете бороться, каким оружием и, самое главное, какие идеалы будете отстаивать? Я не разделяю убеждений фанатиков веры, революционеров, экстремистов, террористов, но понять, что ими движет, могу. Диссидентов не принимаю на нюх — это, по-моему, клинический случай. Они возражают против чего угодно, и движет ими не убежденность, а исключительно ущербная психология. Этакая затянувшаяся до зрелого возраста детская истерика по игрушке, которую ребенку не купили в магазине. Оторопь берет, когда слышишь голоса в защиту прав серийного маньяка- убийцы или террориста, взорвавшего здание с сотней людей. Во все времена бешеных собак отстреливали, а в наше время того и гляди найдется какой-нибудь диссидент, который будет ратовать за запрещение отстрела. Ограниченные люди, обиженные судьбой.
— К чему вы мне лекцию о диссидентах читаете?
— К тому, что вы вроде бы парень не глупый, а изрекаете такое, что на голову не натянешь. Как диссидент.
Я выпрямился в кресле, стиснул зубы. Прав писатель или нет — дело второстепенное, но за такие слова в девятнадцатом веке приглашали к барьеру.
— В таком случае, можете считать меня диссидентом, но больше слушать вас не желаю.
— Вот и приехали, — разочарованно махнул рукой Валентин Сергеевич. — Уж лучше водку пить, чем с вами дискутировать.
— Это серьезное занятие! — все-таки не выдержал я. — Пить, жрать да языком молоть о мировых проблемах, сидя в безопасном месте.
Валентин Сергеевич бросил на меня быстрый взгляд, но промолчал, Налил в бокал тоника, явно борясь с собой, посмотрел на бутылку коньяка, но, так и не решившись добавить в бокал спиртное, выпил мелкими глотками.
— Понимаю, Артем, ваше состояние, — примирительным тоном проговорил он. — Вы лишились смысла жизни — ни привычной среды общения, ни развлечений, ничего вам не оставили. Но поверьте, кроме мордобоя, поножовщины, азартных игр на деньги, есть масса других увлечений. Чисто интеллектуальных.
— Вы меня с кем-то путаете. Ни грабежом, ни разбоем я не занимался.
— Криминальную составляющую я привел к слову — судя по телевизионным каналам, она чуть ли не основная часть жизни общества. Доминирующая. В нормальном обществе люди стремятся стать интеллектуальной элитой — учеными, писателями, космонавтами, полярниками… А в современной России — киллерами, проститутками либо же уехать отсюда к чертовой матери. Насколько знаю, вы прекрасно разбираетесь в компьютерах — не пытались когда-нибудь увлечься чисто интеллектуальной проблемой? Естественнонаучной, философской, изотерической, теологической — да мало ли можно найти интересных проблем в Интернете?
— Предлагаете развивать мой интеллект? — кисло усмехнулся я. — Думаете, дорасту до уровня «новообращенных самаритян»?
— При чем здесь они? Их уровни интеллекта нам, естественно, никогда не достичь. Но удовлетворить собственное любопытство, решить самостоятельно какую-то проблему — вполне реально. И, можете мне поверить, вы испытаете ни с чем не сравнимое прекрасное чувство.
— Как же, так и поверил. Допустим, полгода я буду жилы рвать, разрабатывая компьютерную программу, покажу ее «новообращённому самаритянину», а он в течение пяти минут объяснит, как эту программу можно написать гораздо проще. Сомнительное удовольствие.
— Нет-нет, вы не правы, — не согласился Бескровный. — Вы знаете, что я писатель. Честно скажу, до классиков литературы мне далеко. Но тем не менее когда я заканчиваю роман… Словами это чувство не
