передать.
— То-то и вижу, как вы в поте лица новый роман кропаете, — желчно заметил я.
Удар был ниже пояса, но после того, как писатель обозвал меня диссидентом, я его жалеть не стал.
Валентин Сергеевич замер, и его нравоучительный запал угас в одно мгновение. Он сник, ссутулился, глаза забегали по столешнице, и рука потянулась к бутылке конька.
— М-да… — пробормотал он потухшим голосом. — Это вы меня по самому больному…
Он выпил рюмку, пожевал губами и посмотрел на меня жалким взглядом.
— Может быть, еще и сяду писать… — извиняющимся тоном произнес он. — Дайте в себя прийти.
«В таком случае, и вы меня за больное не цепляйте!» — хотел отрезать я, но в это мгновение новым даром ощутил, что к нам кто-то едет на стопоходе. Я выпрямился в кресле, поводил головой из стороны в сторону, пытаясь приноровиться к внутреннему зрению, но распознать, кто именно к нам направляется, не смог.
— Гости к нам, — сказал я.
— Где? — озираясь, встрепенулся Бескровный.
— Сейчас прибудут…
— Много?
— По-моему, один.
Глава 25
Я ошибся. Приехавший действительно был один, но не гость, а гостья. Стопоход остановился рядом с «Жигулями», дверца открылась, и из машины вышла Наташа. Вот кого я не ждал и даже в мыслях не предполагал, что она может заявиться. Тем более что наши пути разошлись накануне воцарения розового рая.
— Добрый день, — поздоровалась она, подойдя ближе. — Гостей принимаете?
Как и все «новообращенные самаритяне», она изменилась — на лице отсутствовала косметика, рыжие крашеные волосы стали естественно русыми, исчезла жеманность в движениях.
— Здравствуйте, милочка! — вскочив с кресла, засуетился Бескровный. — Принимаем, особенно таких симпатичных. Будьте любезны, присаживайтесь, сейчас чистый прибор поставлю.
Наташа села, посмотрела на меня.
— Здравствуй, Артем. Как ты тут? — буднично спросила она.
— Что — тут? Живу-поживаю, себя чувствую или что? — не поздоровавшись, грубо переспросил я.
— Все вместе.
— Живу, о тебе не тужу, — буркнул и отвернулся. Только сейчас до меня дошел смысл ее приезда — обещал Ремишевский подумать «насчет бабы» и, похоже, додумался. Интересно, а как с этим самым согласуются их высокоморальные принципы?
— Так вы знакомы? — удивился Бескровный, — Артем, что же вы нас не представите друг другу?
— Какой вы, право, старомодный, — поморщился я. — Представления в театре даются…. — Но пикироваться не стал и, пересилив себя, сказал: — Валентин Сергеевич Бескровный, писатель. — Затем, по-прежнему не глядя на Наташу, указал на нее рукой: — Наташа, моя бывшая… гм… как бы помягче… подруга.
— Артем, зачем вы девушке хамите? — возмутился Бескровный.
— Валентин Сергеевич, это меня ничуть не задевает, — сказала Наташа. — Что было, то прошло.
Я искоса бросил на нее взгляд. Неужели ошибся и она прибыла сюда не в качестве «бабы»? Любопытный коленкор вырисовывается…
— Угощайтесь, Наташенька, — потирая руки, уселся за стол Бескровный. — Не стесняйтесь, берите все, на что глаз смотрит. Вам коньячку? За знакомство?
— Спасибо, алкоголь не употребляю. — Она окинула взглядом стол. — И есть не хочу — недавно завтракала.
— Что же вы мужчин обижаете, в гости, как-никак, приехали, — мягко пожурил ее Бескровный, наливая себе коньяк, а затем, не спрашивая, и мне — Хотя бы апельсинового соку за компанию.
— Сока можно, но немного, — согласилась она. — За компанию, если настаиваете.
Я не стал выговаривать Бескровному за коньяк. Сейчас мне спиртное было нужно. Необходимо.
— За знакомство? — поднял Валентин Сергеевич бокал.
— За знакомство, — согласилась Наташа, и они чокнулись.
— А я с вами обоими знаком, — буркнул я и выпил, не чокаясь.
Валентин Сергеевич покачал головой, выпил, Наташа пригубила и поставила бокал на стол.
— Тебя Ремишевский надоумил приехать? — спросил я, глядя ей в глаза.
— Почему Ремишевский? Ремишевский сейчас занят, могли бы и Вячеслав с Алексеем приехать, но мы решили, что так будет лучше.
— Ах, у вас целый консилиум в мою честь собирался… Вы, ребята, не учитываете, что между душевной болью и душевнобольным существенная разница.
— Ты сегодня не с той ноги встал?
— Не обращайте на него внимания, Наташенька, — вклинился Валентин Сергеевич. — У нас только что состоялась дискуссия, и мы кардинально разошлись во мнениях.
— Значит, вы тот самый писатель Бескровный, — легко изменила тему Наташа. — Я вас читала.
— Ну, меня вряд ли, — конфузливо заулыбался он. — Скорее, мои книги.
Он приосанился, пригладил бороду, и сразу стало понятно, что читательским вниманием писатель не избалован.
— Да, книги, — нисколько не смущаясь, поправилась Наташа. — «Карантинная зона», «Сонм привидений»…
Я исподтишка глянул на нее. Не верил в случайность фразы «Я вас читала», знал эрудицию «новообращенных самаритян». Не могла такая фраза вырваться просто так. Отнюдь. Умели, оказывается, они льстить.
— И как вы оцениваете мое творчество? — поинтересовался Бескровный.
— Честно?
— А как же иначе?
— То, что написано душой и сердцем, неплохо, а вот пару романов, написанных ради гонорара… Тут уж простите…
— М-да… — понурил голову Валентин Сергеевич, — тонко подмечено…
— Если не секрет, над чем сейчас работаете?
— Сейчас?! — изумился он. — Помилуйте, да разве моя писанина в вашем обществе может быть интересной?
— А почему нет? — в свою очередь удивилась Наташа. — Искусство в любом обществе искусство.
— Вы думаете, мне нужно писать?! А не будут ли мои романы в ваших глазах выглядеть примитивными?
— Искусство не бывает примитивным.
— А как же направление примитивизма в живописи?
— Но это все равно искусство, не находите?
Впервые я видел Бескровного таким. Глаза у него горели, губы при разговоре дрожали, он слушал Наташу не только ушами, а внимал ее словам всеми порами души. Не ожидал от него такой впечатлительности.
Я взял бутылку, налил себе коньку, затем ему. Он мельком глянул на рюмку, досадливо отмахнулся и продолжил беседу с Наташей о своем творчестве. Вот те на! Никогда не думал, что увижу, как Бескровный отказывается от спиртного.
Выпив в одиночку, я стал наблюдать за ними, не вмешиваясь в беседу. Бескровный определенно
