Я вынул ручку и на салфетке секунд за десять набросал портрет Ремишевского.
— Ух ты! Как живой… — восхитилась Верунчик. — Да ты художник, Артем! А меня сможешь?
«Как живой…» — рефреном отдалось в сознаний. Определенно видела.
Я быстренько набросал и ее портрет, естественно, приукрасив. Нарисовал улыбающуюся, с чуть большими, чем на самом деле, глазами, искрящимися весельем.
— Вот это да! А красками на холсте сможешь? — загорелась Верунчик. — Я в комнате у себя повешу…
— Портрет маслом дорого стоит. Твоего годового заработка не хватит.
— Опять лапшу на уши вешаешь? — Она подозрительно уставилась на меня. — Видела я картины местных мазил — они в сквере Пушкина каждый день торгуют. Самая дорогая сотню деревянных тянет.
— Извини, соврал. — Я сделал вид, что сконфузился. И соврал второй раз: — Не умею я красками рисовать.
— Жаль… — расстроилась она, продолжая рассматривать свой портрет. — А здорово было бы… Я уже портрет в своей комнате на стене представила… Люсяка от зависти лопнула бы…
— Так видела ты этого человека или нет? — мягко повторил я, возвращая ее из мечтаний на грешную землю.
Она оторвала взгляд от своего портрета, посмотрела на меня и неожиданно возмутилась:
— Да что ты все допытываешься, кто он да что он? Ты не из ФСБ?
— А что, похож?
Верунчик в очередной раз окинула меня взглядом.
— Не-е… — то ли разочарованно, то ли с облегчением протянула она. — Те коньяк жрут, что лошади, и задарма в постель тащат.
— Тогда колись, — рассмеялся я.
— Ну, видела, — пожала она плечами. — Только ведь информация денег стоит.
— Приехали, — фыркнул я. — Я тебя обедом угощаю, а ты мне помочь не хочешь.
— Выходит, обед не бескорыстен, как ты божился? — поймала меня на слове Верунчик. И это была уже не женская логика. Обычная, нормальная. Более того — железная, против которой, как против лома, аргументов
— Держи. — Я протянул Верунчику десять долларов. — Только Афанасию не показывай, отберет.
— Ага… — как-то неуверенно сказала она, пряча купюру в кармашек курточки, и я понял, что Афанасию не придется деньги отбирать — сама отдаст. Странные все-таки создания эти женщины. Сутенер проституцией заниматься заставляет, бьет, если мало заработает, а ей только одного и надо — лишь бы он рядом был, защитничек хренов.
— Рассказывай, — вздохнул я.
— Так рассказывать-то нечего! — рассмеялась Верунчик. — Не числится этот лысый среди моих клиентов. Заходит сюда изредка, обедает. Пару раз, как ты, обедом угощал, но на этом и все. Уж я так и эдак, а он ни в какую, лишь посмеивается. А когда Афоня за мой «простой» попытался с него деньги востребовать, то он с ним гораздо мягче, чем ты, поступил. Достал из кармана целковый, согнул между пальцами, а затем между ладонями прокатал. Не так чтобы до конца, а до половины. Посмотрел на свою работу, сказал огорченно, что, мол, постарел, раньше в трубочку скатывал, а сейчас только так может. Сунул Афоне в карман и пошел себе. Я тогда, как морду растерянную Афони увидела, дико захохотала, а он, гад, мне за это фингал поставил…
Да уж, я с Афоней поступил жестче. Молниеносно, так что вокруг никто ничего не понял, ткнул под шейную мышцу прямой ладонью, и сутенер минут на пять выключился. После такого удара, спазмирующего сонную артерию и обрекающего мозг на кислородное голодание, человек себя чувствует похуже, чем после нокдауна. Главное, не переусердствовать. Ударишь сильнее, и перед тобой труп. Но чувство удара у меня, кажется, заложено на генетическом уровне. Рука сама знает, с какой силой бить заморыша, а с какой — культуриста. Впрочем, на генетическом уровне у меня и не то еще записано — ежели бы сведущие люди знали, в кунсткамеру поместили.
— А о чем вы за столом с ним говорили?
— Да ни о чем, — передернула плечиками Верунчик. — Так, треп пустопорожний… Как с тобой вот. — Она посмотрела на меня, и вдруг зрачки ее расширились. — Слушай, я все поняла! Вы оба — «голубые»! Ты его ревнуешь, да?
В этот раз я подавился салатом, что называется, по-настоящему. Даже слезы выступили, пока откашливался, а Верунчик стучала обоими кулачками по моей спине.
— Все, достала ты меня… — прохрипел я. — Весь аппетит отбила… Тебя послушать, так вокруг — сплошная
И опять я соврал, однако откровенничать на эту тему с Верунчиком больше не хотел. «Голубых» я недолюбливал. Но не за их сексуальную ориентацию, а за то, как вызывающе они выставляют ее напоказ, почти что рекламируя. Секс, независимо от ориентации, — личное дело каждого, и незачем о своих сексуальных пристрастиях бахвалиться на весь белый свет. Все-таки это еще и интимное дело.
В этот момент у столика появился официант Валера с моей порцией шурпы.
— Спасибо, Валера, — кивнул я и расплатился. — Достаточно?
Он глянул на деньги, кивнул.
— Заходите к нам еще.
— Всенепременно.
Официант скрылся за дверью в зал ресторана, и я поднялся из-за стола.
— Ты куда? А шурпа? — несказанно удивилась Верунчик.
Тогда я наклонился и сказал, глядя в глаза, полные недоумения:
— Верунчик, сегодняшним обедом и общением с тобой я сыт по самое некуда.
И провел большим пальцем по горлу.
Глава 3
Сев в «Жигули», я выехал со стоянки. И черт меня дернул принять участие в телевизионной викторине! Словно ее название «Кому повезет?» подтолкнуло лишний раз убедиться, что я действительно Везунчик! Если бы деньги представляли для меня особый интерес, давно махнул бы в Лас-Вегас, сорвал куш миллионов в двадцать на каком-нибудь электронном игровом автомате, чтобы никто подкопаться не смог к моему везению, и жил бы себе без бед, припеваючи… Но чувство самосохранения подсказывало, что так делать нельзя. Будто имелся в сознании предохранитель, запрещающий выделяться из общей массы, и над всем превалировало предчувствие — стоит проявить себя, как мной тут же заинтересуются. Нет, не пресловутые компетентные органы, а некто похуже, неопределенный, как ужас из детских снов, а потому неотвратимый. Поэтому я использовал свое везение по чуть-чуть: играл во всевозможные тотализаторы, стараясь в каждой букмекерской конторе появляться не чаще, чем раз в полгода; в казино, чтобы не засветиться в глазах персонала, срывал банк исключительно на игровых автоматах, чаще «одноруких бандитах»; покупал билеты различных лотерей, опять же с невысоким призовым фондом… В общем, как я уже говорил, у меня имелся тысяча и один способ легкого и безопасного получения нетрудовых доходов средствами, не противоречащими, за редким исключением, Уголовному кодексу. Главное — не жадничать и не «светиться». Хотя мог позволить себе и квартиру с евроремонтом, и иномарку, а не «Жигули»… Да многое себе мог позволить, однако даже в ресторанах не шиковал, лишь изредка заказывая к обеду что-нибудь из деликатесов. Как красную икру с Верунчиком.
И все же долго так продолжаться не могло. Выигрывая время от времени в столь небольшом городке, как Холмовск, я рано или поздно обратил бы на себя внимание. Поэтому и решился поучаствовать в телевизионной викторине с относительно небольшим призовым фондом. Двадцать тысяч долларов должны были на год-два обеспечить меня безбедным существованием, а дальше можно и возобновить свою деятельность. С максимальной осторожностью.
