себя если не счастливчиком, то везунчиком из-за дара выигрывать в лотереи и любые игры… И на тебе — какое «счастье» подвалило!
— А теперь выслушай напутствие до конца и хорошенько его запомни, — продолжал невидимый «благодетель», разрешивший мне выжить. — Если разговор с этим человеком тебе очень не понравится — подчеркиваю, очень! — только в этом случае скажи собеседнику: «Тэмбэсаддон». Понятно?
Я немного помолчал, осмысливая ситуацию. Несмотря на драматическое положение — угрозу прострелить голову и обещание позволить мне выжить, — от слова «Тэмбэсаддон» за три версты несло фальшью. Только в детских играх придумывают красиво звучащие, непонятные взрослым пароли. В настоящей оперативной работе, с азами которой меня знакомили в спецподразделении, ключевые слова пароля должны звучать обыденно и неброско, чтобы не вызывать недоумение у посторонних.
— Понятно, — буркнул я, но все же не удержался от язвительной реплики: — «Тэмбэсаддон» — это, случайно, не «хозяин дома» по-йорокски?
Реплика произвела должное впечатление. Я почувствовал, как ствол у затылка дрогнул, и пассажир на некоторое время замолчал.
— Как посмотрю, ты уже кое-что знаешь. Тем хуже для тебя, — сказал он, но опять в его тоне не было угрозы, наоборот, сожаление сквозило в словах странного пассажира. — Прими последнюю рекомендацию: не вздумай драпать из города. Не советую.
В этот раз я промолчал. Советчик нашелся! Приму, конечно, к сведению. Дорогого такой совет стоит, о многом говорит. Но решать, «драпать» из города или нет, и если да, то когда, буду я.
— А сейчас сверни в переулок направо и метров через двадцать остановись, — приказал пассажир.
Только тут я заметил, что мы почти выехали из города и проезжали частный сектор Рудничного района, застроенный невзрачными одноэтажными домиками еще в советские времена по типу кто во что горазд. Коттеджей «сильных мира сего» здесь не было, они располагались на другом конце города, вдоль речки Лузьмы. Вряд ли в местных халупах мог квартировать заказчик моего похищения. Значит, здесь мы расстанемся… Интересно, как? Засветится пассажир или попытается выключить меня болевым ударом? Из его положения удобнее всего бить за ухом либо по мозжечку. Первый удар вызывает настолько дикую вспышку боли, что человек если и не теряет сознание, то корчится минуты три и ничего вокруг не видит. Второй удар почти безболезнен, однако сотрясение мозжечка надолго лишает человека зрения и нарушает координацию движений. Но это у обычного человека, не у меня. Чувство боли у меня настолько притуплено, что я никогда не испытывал болевого шока. Нет, боль я чувствую, но слабовыраженную, которая лишь сообщает о повреждении какого-то участка тела. Помню, в детстве, катаясь на велосипеде, я сорвался с обрыва в Лебединский котлован и метров сто катился по склону до самого дна. Сломал ключицу, левую ногу в двух местах, три ребра. Врач «Скорой помощи» чрезвычайно удивлялся, что я остался жив, не потерял сознание, но больше всего его поразило то, что я шутил и не обращал внимания на тряску, пока меня доставляли в больницу. Интересно, а как бы он отреагировал, если бы узнал, что кости через неделю срослись?
Я свернул направо, проехал немного но пустынному переулку и остановил машину у палисадника приземистого домика с мутными маленькими окошками и давно небелеными, в серых потеках стенами.
— Здесь? — спросил я, ожидая удара. Главное — правдоподобно изобразить болевой шок и потерю сознания с открытыми глазами.
Но изображать ничего не пришлось.
Глава 4
Я не сразу понял, где нахожусь. Тело было ватным, в глазах искрило, мысли ворочались тяжело, с натугой. «Жигули» стояли на разбитой грунтовой дороге со следами некогда покрывавшего ее асфальта, а по обеим сторонам тянулись старенькие, обшарпанные домики какого-то поселка с палисадниками у фасадов, где огороженными ветхими штакетниками, а где нет. В тщательно ухоженных палисадниках набухали почками кусты, кое-где буйным цветом пенились абрикосовые деревья. С безоблачного неба ярко, до рези в глазах, светило солнце, вдоль заборов расхаживали куры, а метрах в десяти от капота «Жигулей» переходил дорогу матерый черный кот. Шел степенно, не глядя по сторонам, по-хозяйски.
Прошло несколько минут, пока я начал соображать, что никакой это не поселок, а окраина Холмовска, и нахожусь я в том же переулке, в который заставил свернуть так и не увиденный мною пассажир- налетчик.
Сознание я потерял первый раз в жизни. Но не от болевого шока, а от электрического. Разряд электрошокера был настолько мощным, что наручные часы остановились, и лишь по циферблату на приборной панели я понял, что пребывал в небытии около пяти минут.
Потрогал саднящий затылок и обнаружил под волосами два липких бугорка, сочащихся кровью. Ха- арошим разрядом меня угостили! Чуть помощнее, и — как говорил незнакомец — никто бы не реанимировал… Да уж, весело день начался, а продолжается еще веселее. Впрочем, еще не вечер. Не напрасно один из законов Мэрфи гласит: «Когда дела идут хуже некуда, в самом ближайшем будущем они пойдут еще хуже». И я почему-то был уверен, что так и будет. Покатится, так сказать, по накатанной дорожке.
Когда слабость отпустила и в ушах перестало звенеть, я включил зажигание, вывел машину из переулка и поехал домой. Ехал очень аккуратно, поскольку до сих пор испытывал некоторую раздвоенность сознания и заторможенность реакции. Какие там хваленые двадцать пять кадров в секунду, от силы — три-четыре с трудом схватывал и перерабатывал мозг.
Поставив машину на платную стоянку недалеко от дома, домой тем не менее не пошел. По мнению квалифицированных врачей, лучшим средством, снимающим стресс после поражения нервной системы электрическим током, является спиртное. Пить водку я не хотел, поэтому направился к пивному ларьку у гастронома. Весьма примечательному заведению, если его так можно назвать.
Пивных заведений, как стационарных кафе с броскими названиями, так и безымянных летних, с традиционными зонтиками, выносными пластиковыми столиками и креслами, в Холмовске расплодилось превеликое количество. Но этот пивной ларек был единственным в своем роде. Что-то в нем осталось от советских времен, когда главным был сам продукт, то есть пиво, а не качество обслуживания. Официанты здесь отсутствовали, пиво подавалось в стеклянных кружках из-за мутного окошка в торце девятиэтажки вечно недовольным, небритым мужиком в грязном халате, а распивалось в десяти метрах от места выдачи — под открытым небом на длинном металлическом столе у парапета, отделявшего липовый сквер от широкого тротуара. Пиво, стоившее в ларьке раза в три дешевле, чем в любом кафе, и непрезентабельность обстановки привлекала сюда в основном контингент рабочих рудника, принимавших пару кружек после смены с устатку да под водочку.
Светлое пиво местного пивзавода, несмотря на дешевизну, всегда было свежим, холодным и на удивление вкусным, духмяным, быть может, потому что не содержало консервантов. Поэтому я здесь иногда осушал кружку-другую, про себя шутливо именуя это действо «хождением в народ».
Взяв пару кружек, я прошел к металлическому столику и купил небольшую воблу у приторговывающего на парапете одноногого старого инвалида в замызганном пиджаке с тремя рядами орденских колодочек. Старик, прозванный «Полковником», являлся такой же неотъемлемой частью пивного ларька, как грязный халат бармена. Не знаю, был ли он действительно полковником в отставке или нет, но к своему воинскому прошлому Полковник относился с честью — раз в полчаса доставал из кармана тряпицу и любовно протирал орденские колодочки.
Первую кружку я выпил залпом и, в ожидании, пока алкоголь начнет снимать стрессовое состояние, принялся чистить воблу.
Справа от меня в одиночестве пил пиво прилично одетый высокий седой мужчина с аккуратно подстриженной и такой же седой бородкой. Явно не из обычного контингента ларька. Застывшее лицо, остановившийся взгляд, черная рубашка, кольцо на левой руке, след от этого кольца на безымянном пальце правой взывали к сочувствию. Я задержал взгляд на его лице, хотел выразить соболезнование, но вовремя прикусил язык. Мужчина в сочувствии не нуждался — он бы его просто не принял. Настолько ушел в себя,
