Но разве она оттолкнула его? Смерила презрительным взглядом? Гордо удалилась?
Нет и нет! Тая, она прильнула ближе и, даже когда музыка закончилась, высвобождалась из его объятий медленно, с неохотой, пока единственной точкой их соприкосновения не оказались кончики пальцев. Если не считать пламени, полыхающего в его темных глазах, он казался абсолютно спокойным. А она горела, начиная от щек и заканчивая коленями.
— Спасибо за танец, — пробормотала она, безнадежно пытаясь обрести утерянную холодность обращения и терпя горестное поражение.
Но он, сохраняя спокойствие, заметил:
— Grazie [1], Кассандра! Но скорее я должен быть польщен оказанной мне честью. Жаль только, что удовольствие было столь кратковременным.
Боясь, что если не отвернется, то упадет в его объятия, Касси поспешила — с максимальной скоростью, допустимой ее высокими каблуками, назад в центральный салон. Там Патриция уже занималась приготовлениями перед началом ужина.
На протяжении следующего часа Касси не давала себе ни минуты отдыха. Но в то время, как пальцы ее порхали над столом, мысли постоянно возвращались к Бенедикту Константине.
Она, вероятно, должна была насторожиться, когда появившийся вдруг член экипажа сообщил ей, что ее присутствие срочно требуется на нижней палубе. Забеспокоившись, что кто-то внезапно плохо себя почувствовал, она последовала за пришедшим проводником вниз, где были расположены частные каюты.
Она обернулась к матросу, желая сказать, что теперь сама справится, но обнаружила, что тот уже удалился, мягко прикрыв за собой дверь. Озадаченная, она пересекла комнату, заглянула в соседнее помещение и ахнула.
В каюте горело десять, а то и более свечей. На столе, покрытом белоснежной скатертью, стояло серебряное ведерко с бутылкой шампанского. Два хрустальных бокала и красная роза в тонкой вазе довершали убранство. А у окна в кресле удобно расположился Бенедикт Константине.
Не зная, сердиться ей или смеяться, Касси сказала:
— Надеюсь, у вас имеется объяснение. Меня уверили, что возникли какие-то экстренные обстоятельства.
— Но так и есть, Кассандра, — ответил он невозмутимо. — Мне просто позарез необходимо побыть с вами наедине.
Досадуя на всплеск радости, вызванный его словами, она как можно спокойнее отозвалась:
— Очень мило, синьор Константине. Но едва ли приемлемо для меня заниматься единственным гостем в ущерб всем прочим.
Он подошел, поймал ее руки. Скомандовал:
— Послушай! — Привлек ее к себе и кивком головы обратил ее внимание на звуки веселья, доносившиеся сверху. — Похоже, что там кто-то страдает от недостатка внимания?
— Отсюда трудно судить, — слабо возразила она. — Как оправдание не пойдет.
— Не пойдет, конечно, — согласился он. — Но зато пойдет вот что.
И поцеловал ее. Очень крепко.
И она.., она не смогла преодолеть себя. Она вернула ему поцелуй. В то мгновение, когда их губы соприкоснулись, желание поглотило ее.
К счастью, он лучше контролировал себя.
— Это вовсе не та причина, что побудила меня заманить тебя сюда, — хрипло проговорил он, отрываясь от нее.
— Тогда в чем же причина'?
— В желании встретить Новый год наедине с тобой.
— Но это невозможно! Меня ждут на верхней палубе.
— Не в ближайшие двадцать минут, сага [2], — сказал он, оставив ее, чтобы заняться открыванием бутылки. — Конечно, не идеальный интервал времени, но определенно достаточный для того, чтобы мы могли поздравить друг друга наедине.
Он подал ей бокал.
— Я действительно не должна, — едва слышно возражала она.
— Грех невелик, — заявил он, обволакивая ее певучим голосом и нежным взглядом. Поднял свой бокал, слегка звякнул им о край ее бокала. Buona fortuna [3], Кассандра! Пусть в наступающем году сбудутся все твои мечты.
— Спасибо. — Она не могла смотреть на него.
Не смела. Боялась того, что он может увидеть в ее глазах. — Ты всегда отмечаешь Новый год так?
— Не совсем, — ответил он. — Я стараюсь избегать вечеринок типа тех, что шумит сейчас наверху. Не имею привычки целовать каждую из присутствующих женщин. Но буду просто счастлив поцеловать тебя.
И поцеловал. Опять. Крепче, чем раньше. С жарким, трепетным, нежным исследованием ее рта, оставившим ее бездыханной.
Касси теперь трудно было припомнить, когда дело зашло дальше поцелуев. В тот момент ей было сложно даже думать, не говоря о связной речи.
Ее нисколько не волновало, что она практически ничего о нем не знает. Такими вопросами занимается мозг, а в тот момент доводы рассудка в расчет не принимались, а с ними осторожность и правила приличия.
Значение имела лишь возбуждаемая в ней Бенедиктом необузданная чувственность, о существовании которой она читала в книжках, но никогда не верила в ее реальность. Кожа вибрировала от соприкосновения с кожей мужчины, казалось, все поры впитывали его запах.
Бенедикт провел рукой по ее шее, спустился во впадину между грудей. С шокирующим бесстыдством она накрыла его руку своей. Направила ближе к груди. Прижала ладонь крепче.
Найдя застежку ее платья, он расстегнул ее, и широкий шалевый воротник соскользнул с ее плеч. На ней было кремовое атласное белье, отделанное французскими кружевами.
Когда он принялся ласкать и целовать ее обнаженную грудь, она едва не закричала. Желание бушевало в ней, прокатывалось по коже, разливалось между бедер.
В последующие минуты окружающий мир перестал существовать. Бенедикт стал ее миром, ее вселенной. А когда она содрогнулась на пике наслаждения, а вслед за ней и он утратил над собой контроль, ей показалось, что она парит, плавно опускаясь вниз с небес.
С верхней палубы донеслись восторженные крики, свист. Им вторили гудки кораблей с залива.
Взрывались фейерверки, окрашивая небо миллиардами огней. Но она, отойдя после пережитой эйфории, в ужасе уставилась на него.
— Мы пропустили Новый год!
Он пожал плечами.
— Сомневаюсь, что кто-нибудь это заметил.
Ей хотелось услышать совершенно другие слова. Его полное безразличия замечание опустило ее с небес на землю. Донельзя смущенная, она отвернула от него лицо. Поняв намек, он откатился в сторону и легко поднялся на ноги. К тому времени, когда она поднялась, он привел в порядок свою одежду и выглядел безупречно.
В противоположность ему у нее был изрядно потрепанный вид, платье помялось. По мере того, как постепенно блекло и уходило первоначальное очарование момента, она была склонна назвать свое поведение совсем другим словом.
Бенедикт кашлянул.
— Кассандра, — начал он.
— Не смей! — резко оборвала она его. — Не говори ни слова. Просто уйди. Давай хотя бы не будем притворяться друг перед другом, что кроме обычной животной похоти нами двигали более высокие порывы.
— Оставить тебя в таком неприбранном виде?
Поступок, недостойный джентльмена.
