Несколько мгновений девушка испепеляла меня взглядом.
— Хорошо, — неожиданно согласилась она и процедила сквозь зубы: — Сейчас я ее вызову…
И утопила клавишу на пульте.
Я чуть было сардонически не спросил: «Как же вы ее вызовете, если она у вас не работает?» — но тут увидел, как из левого коридора появился крепкого вида парень в белом халате и направился к стойке. Я мельком глянул на него, но, краем глаза уловив движение справа от себя, оглянулся. Из правого коридора выходил точно такой же парень. Словно близнец первого. Не успел я ни удивиться их схожести, ни такой синхронности появления, ни, тем более, заподозрить что-либо неладное, как парень слева подскочил ко мне и заломил руку за спину.
— Что вы… — ошарашено выдавил я чисто по-интеллигентски, пытаясь оглянуться на него, и тут же ощутил, что и мою вторую руку точно также заламывают.
— Да что тут происходит?! — заорал я в лицо девушке, так как из-за заломленных рук мышцы шеи одеревенели и не позволяли голове повернуться ни к одному из парней.
Ничего она не ответила, но от ледяной улыбки, вдруг появившейся на ее лице, меня бросило в жар. Было в этой улыбке что-то такое, что заставило меня позавидовать судьбам отечественных нуворишей, изрешеченных автоматными очередями рэкетиров. В медицинских Центрах, типа этого, иногда с людьми делают такое, что пуля в лоб кажется наградой. Вот тебе и король положения…
Вообще-то драться я не умею. Не приходилось как-то, вероятно, из-за моего мягкого и уступчивого характера. Но как это делается — знаю. На то и писатель. Проводились у нас на семинарах встречи с любопытнейшими личностями. «Самое главное, не обращать внимания на боль, — рассказывал нам обладатель черного пояса какого-то из экзотических восточных единоборств. — Помните анекдот, когда сэнсэя спрашивают: «Что делать, когда противник наносит удар двумя пальцами в глаза?» А сэнсэй отвечает: «Дайте пальцам противника проникнуть как можно глубже в ваши глазные яблоки, а затем резким движением головы ломайте их!» И в этом анекдоте есть доля истины…» — поучал нас обладатель черного пояса, а затем показал, что нужно делать, когда тебе заламывают руки.
Конечно, гибкость у меня уже не та, что в молодости, но что-то от занятий спортом в студенческие годы еще осталось. Не обращая внимания на треск в плечевых суставах, я резко прогнулся вперед и, подпрыгнув, попытался достать пяткой голову крепыша справа от себя. И достал-таки. Причем так, что тот кубарем отлетел в сторону. Правда, не тот, что справа, а слева. Тут бы мне освободившейся рукой и вмазать крепышу справа, но она застряла в бесчувственном положении где-то между лопаток. И я просто изо всей силы боднул его головой в лицо. Нос парня хрустнул, как стеклянный, а я, почувствовав свободу, ринулся из вестибюля на улицу.
Очнулся я на каких-то задворках в полной темноте, когда понял, что никто за мной не гонится. И вот тут-то боль меня и скрутила — чуть волком не взвыл. Оказывается, бежал я с вывернутыми за спину руками и чем открыл стеклянные двери Центра — головой, плечом — не помнил. Но вроде не разбивал. Стоя в луже под моросящим дождем я кое-как со стоном и зубовным скрежетом освободил руки из-за спины. Боль в суставах была немилосердной, но, к счастью, вывихов не было — кто бы мне их вправил? А когда освободил руки, и боль отпустила, со мной произошло то, что никогда не случается с киногероями в боевиках. Голова закружилась, слабость охватила тело, я упал на четвереньки в грязь, и меня стало выворачивать наизнанку.
Добирался я домой задворками: боялся, что крепыши из Центра по делам беженцев легко разыщут меня на улицах на иномарке — ишь, Елену на «тойоте» привезли! Но все обошлось.
К дому тоже подходил осторожно — вдруг Елена сообщила мой адрес? Но и здесь все было спокойно. На всякий случай я, не торопясь и внимательно осматриваясь, прошелся вокруг дома и нечаянно наступил на кошку. Она с диким мявом бросилась в кусты, перепугав меня похлеще, чем крепыши из Центра. И как ее угораздило мне под ноги сунуться? Вот и верь после этого, что кошки видят ночью лучше, чем днем.
Вошел я в квартиру осторожно, на цыпочках, — а вдруг обознался там, у Центра по делам беженцев, и Елена, как ни в чем не бывало, спит в комнате. Но нет, дверь в комнату была открыта, и я, включив в коридоре свет, убедился, что дочка Татьяны действительно уехала.
Тогда я поплелся в ванную и, увидев себя в зеркале, в очередной раз ужаснулся. Так заляпаться грязью даже при всем желании просто невозможно. Лишний раз убедился, что все, что совершается непроизвольно, получается более основательно, чем когда делаешь это же самое осмысленно. Если бы Елена оказалась дома, представляю себе ее реакцию на мое появление в таком виде!
На то, чтобы раздеться, я потратил добрых полчаса — руки не слушались, каждое движение отдавалось дикой болью в плечах. К счастью, теперь я мог не сдерживаться, как прошлой ночью, и настонался вдоволь. Впрочем, не очень громко — дом у нас панельный, и звукоизоляция ни к черту. Что подумают соседи?
Естественно, воды в кране не было. Однако, наученный горьким опытом, что воды может не быть не только ночью, но и целую неделю, я загодя наполнял эмалированное ведро. Так что умыться я умылся. Хотя грязь оказалась супергрязью: какой-то жирной, с автомобильными маслами, — которая сдиралась с тела только пемзой вместе с кожей. Еще одно подтверждение моей теории непреднамеренности действий: специально будешь искать такую — не найдешь.
Понятно, что с распухшими в плечах руками я сумел привести себя в порядок лишь кое-как, да и вымотался при этом основательно. Сил хватило лишь на то, чтобы доплестись до тахты и аккуратно положить на нее свое тело. Хотя последнее я сделал напрасно. Боль, пронзившая меня, была ничуть не меньше, чем если бы я просто рухнул. Причем мучила она меня в любом положении: лежал ли я на спине, на животе, ни говоря уже на боку. Однако попыток встать, либо приподняться, чтобы, «перекантовав» себя (иначе о таких потугах в моем положении и не скажешь), попытаться уснуть или хотя бы забыться, прислонившись спиной к стене, я не предпринимал. Знал, будет еще хуже.
Под утро, когда мне все же удалось забыться в полудреме, сон продолжился. Я вновь очутился в Волшебной стране в теле Летописца. И вновь мое сознание наложилось на его, и опять они не совместились. Правда, теперь телом управлял не я, а Жилбыл. При этом возникло странное, фантасмагорическое ощущение, возможное только во сне: я чувствовал, как болят мои руки в суставах, как они плетьми висят вдоль тела, и в то же время Жилбыл свободно ими двигал, будто тело было четырехруким, но моя больная пара была невидима.
— Любуйся, Кудесник, на свое творение… — тихим треснутым голосом выговаривал мне Летописец.
Мы стояли на вершине холма Государыни, но самой ее рядом не было. Не привыкла она быть на побегушках, привыкла властвовать единолично, а потому и не показывалась теперь на глаза Летописцу, опасаясь вновь увидеть в его лице меня. И все твари Черной Государыни обходили Жилбыла десятой дорогой.
С вершины открывался вид будто с высокой горы. Срезая половину холма, под нами стремительно неслись рваные облака, в просветы между которыми в сильно увеличенном виде, как в Волшебной Линзе, изредка проглядывали отдельные области Страны. Жутковатое зрелище. Бой, намечаемый мною между темными и светлыми силами, не состоялся. Какой к черту может быть бой, если мои светлые персонажи просто не умеют этого делать? Пожрать, поспать, песни погорланить — это да. А вот отстоять свое беззаботное времяпрепровождение — кишка тонка. Точь-в-точь как наша интеллигенция: поорала в свое удовольствие, что, мол, хочет «свежего ветра перемен», а как он задул, да с посвистом, да ледяными порывами, так уже никто не то, что орать — пикнуть не смеет… Аналогично произошло и здесь: легко, без всякого сопротивления, Темная страна поглотила Светлую. В просветы облаков я видел, как толпа бесенят с веселым гиканьем разносит вдребезги ажурные дворцы мурашей, а те с ужасом, но абсолютно безропотно взирают на вакханалию. Я видел, как несколько ведьм, поднимая метлами столбы пыли, сгоняют ласков в загон будто скот; как нетопыри, скользя бреющим полетом над озером, десятками заглатывают перепуганных, мечущихся в воздухе жужил…
— Что произошло в твоей стране, Кудесник, и почему ты перенес это на нас? — спросил Жилбыл, и я понял, что теперь мои мысли открыты для него точно так же, как когда-то его для меня.
Но я ничего не ответил.
