Он вздохнул.
— Очень хорошо.
Анна кивнула. На ее лице было все то же неизменно спокойное выражение. А почему что-то должно меняться? Ее желания всегда беспрекословно исполнялись.
— Остается нерешенный вопрос относительно моей матери Лаврентии, которая, я думала, давно покоится с миром. Кто-то из нас должен поехать в женский монастырь святой Екатерины, который находится в Капардии. Поскольку нас не семеро, мы не можем вызвать дэймона и подчинить его нашей воле и желаниям, мы не обладаем необходимой силой сделать то, что должно быть сделано, как это происходило с Бернардом. — Никто не мог противостоять такому взгляду. — Поэтому вы должны поехать туда, сестра Вения.
Антония вздохнула, как и Маркус, она не хотела покидать уютный дворец скопоса и отправляться в путь. Она так хорошо поужинала сегодня на празднике в честь святой Джоанны Вестницы. Но она хорошо подумала, прежде чем возразить.
— Что я должна буду сделать там?
— Добиться полного доверия со стороны сестер. Войти в женский монастырь под видом гостьи. Узнать все, что получится. Когда появится возможность, убить мою мать.
Больше Анна их не задерживала. Антония всего лишь отложила момент охоты, а не оставила это дело, отказавшись от него. Когда все разошлись спать, она направилась в покои, отведенные для скопоса.
Мягкие ковры в передней комнате, ведущей в спальню скопос, заглушали ее шаги, она неслышно прошла и остановилась за потайной деревянной ширмой. В воздухе витал аромат миндаля, она поняла, что в комнате проводят магические ритуалы. Антония всегда носила с собой несколько амулетов, чтобы защититься от возможных «привязываний» и «воздействий», то, что она называла обычной магией, легко доступной как старой колдунье, так и благородному священнослужителю. Любовные заклинания, сонные и позволяющие стать невидимым — этого она не боялась, поэтому запах миндаля несколько насторожил ее. То, что она почувствовала, подобно обоюдоострому мечу, можно было использовать в своих интересах. Если Хью обращается к обычной магии, чтобы скрыть свои интриги, он достаточно самонадеян, полагая, что ни один человек во дворце скопоса не может противостоять им. За исключением Анны.
Она заглянула в комнату. Пресвитер, присутствующий там вместе с Хью, заснул в кресле, стоящем напротив дальней стены. Хью находился наедине с умирающей женщиной.
Сначала Антонии показалось, будто он вытягивает душу из истощенного тела Матери Клементин, бледная нить извивалась у него в руках. Но она слишком долго прожила в Берне, поэтому узнала одну из эфирных форм дэймона. Маркус был прав: Хью вызвал дэймона и с его помощью управлял скопос.
Она не могла не восхищаться его смелостью и умением. В конце концов, он использовал свою силу во благо. Поэтому разве имело значение, какими средствами он пользовался?
Мать Клементия вздохнула во сне. Бледный румянец сошел с ее щек, когда Хью обратил сопротивляющегося дэймона в красную ленту. Лицо скопоса поблекло и стало серым. Она умирала. Только дэймон поддерживал в ней жизнь так долго.
Наконец Хью закончил и сел. Красная лента извивалась и трепетала в его руках, словно живая, возможно, сейчас в ней находился дэймон. Священник спрятал ленту в рукав рясы и, к большому изумлению Антонии, достал книгу, которая была спрятана под периной скопос. Антония отступила в тень своего укрытия, когда Хью прошел мимо нее к двери, он был погружен в свои мысли, поэтому даже не посмотрел по сторонам, чтобы убедиться, что за ним не наблюдают.
Он скрылся из виду в передней комнате. Она услышала приглушенные голоса. Зашел брат Исмундус и сел в кресло Хью; похрапывающий пресвитер проснулся, счастливо улыбаясь, будто ему приснился сладкий сон.
Антония незаметно удалилась. Передняя комната уже была пуста, но она знала, куда Хыо мог пойти.
Она нашла его в часовне святой Теклы: стоя на коленях, он усердно молился. На этот раз она тщательно осмотрела обе смежные двери, ведущие на хоры. Он пошел гораздо дальше примитивных привязываний на одежду сушеных трав, которые простой народ использует, чтобы защитить курятники от лис или приворожить ничего не подозревающего возлюбленного. Подобно всем дверям во дворце скопос, на которых были изображения, прославляющие Господа, на этих дверях узоры были сделаны искусными художниками. В часовне святой Теклы двери украшали вырезанные кубки и накидки, символы святой мученицы.
Но когда Антония провела пальцем по одному из кубков, она почувствовала, как кожу слегка защипало. Хью покрыл яркие вырезанные изображения слоем волшебного глянца. От него пахло лавандой и нарциссом, растениями, которые навевали сон и рассеивали внимание. Хью превратил их в густую массу и нанес поверх изображений, чтобы таким образом помешать любому человеку, который мог бы подняться на хоры и наблюдать за ним.
Но сознание Антонии по-прежнему было ясным. Она медленно поднялась по узкой лестнице, осторожно переступив одиннадцатую ступеньку, которая скрипела. На хорах было пусто; все спали или веселились на празднике.
Но она была не одна. Внизу, освещенный единственным светильником, коленопреклоненно стоял пресвитер Хью, склонив свою золотую голову в молитве.
Быть может, она стала несколько одержима молодым пресвитером. Ей нужно было быть осторожнее. Она немного скучала по Хериберту. У нее всегда был кто-то, кем можно было управлять, ожидая беспрекословного подчинения, но, конечно, не стоило тешить себя надеждой, что Хью будет столь же послушен, как Хериберт. Но Хериберт в конце концов утратил свою сговорчивость и смирение — проклятый принц Санглант.
Внизу Хью едва слышно шептал какие-то слова, так что смысл их Антония не могла уловить. Лента извивалась и просачивалась сквозь его пальцы в чувственном танце, который на мгновение напомнил ей об одном увлечении — трех месяцах чувственного удовольствия, роскошного, словно шелк…
Как вдруг лента безжизненно повисла у него на руке. Дэймон оставил ее. Но Хью продолжал молчать. Долгое время он стоял на коленях, предельно сосредоточившись и закрыв глаза.
Снова и снова Антония ловила обрывки слов, обращенных к невидимому собеседнику.
— Изменения в жизни не даются легко… Позволь мне не говорить о муках, тому, кто так сильно согрешил… Движения ее зависят от предначертанной судьбы…
Внезапно он откинул назад голову. В неясном свете единственного светильника Антония увидела, что лицо его преобразилось, он блаженно улыбался, так, будто она застала его во время любовных ласк.
О Боже, если бы она только знала, как собрать и сохранить для себя все подобные эмоции. Люди так слабы и так предсказуемы. Даже такой хитрый человек, как Хью, в конце концов растратил себя впустую, отдавшись мукам экстаза. Его тоска была необъятной, и она ничего другого не могла сделать, только как испить ее до дна через его разомкнутые губы… Он вздохнул, как человек, который наконец достиг того, чего больше всего желает сердце — и мечта его исполнилась.
— О, Лиат, — прошептал он, будто лаская ее. Антония облизала пересохшие губы.
Неожиданно он дернулся назад, широко распахнув глаза. Он выглядел удивленным, будто сбитым с толку, но мгновение спустя его лицо исказилось гримасой отчаяния, он крепко схватил ленту и вновь закрыл глаза, пытаясь справиться с собой. Лента слабо извивалась в его руках. Бледная нить эфирного света стремительно спустилась вниз, будто с небес, проскользила по его руке и соединилась с лентой. Пламя вспыхнуло ярче, и он поморщился от боли.
— Проклятие! — вскричал он, когда лента в его руках вновь ожила, извиваясь и сражаясь с ним, подобно змее, пытаясь вырваться из его пальцев, но он слишком крепко держал ее, бормоча заклинание «привязывания». Долю секунды Антония видела дэймона, извивающегося в ленте, прежде чем он убрал ее в рукав рясы.
Когда Хью поднимался, его трясло, он дрожал всем телом после этой невидимой встречи; слишком взволнованный, чтобы обращать внимание на происходящее вокруг, он взял книгу и поспешил прочь из часовни, будто бежал из преисподней.
Он давно научился скрывать от окружающих те чувства, что кипели в его сердце. Но Антония знала, как смотреть, чтобы увидеть, как слушать, чтобы услышать и узнать те тайны, которые могут хорошо ей
