— Нет, но ни в одном учебнике я не прочла о том, как белые американцы истребляли наши племена. Ни слова о нарушенных обещаниях, о мародерстве, о массовых убийствах. Если бы не книга «Схорони мое сердце в Вундед-Ни», написанная Брауном, люди никогда бы не узнали о зверствах, насилиях и жадности белых поселенцев.
— Вот об этом ты бы и рассказала своим ученикам, — сказал он.
Бетти рассмеялась.
— И в ту же секунду меня бы уволили. Да и вообще мне так надоели эти белые, что я решила вернуться в резервацию. Пусть здесь живешь впроголодь, все лучше, чем постоянные унижения. По крайней мере, здесь меня считают человеком.
Чарли молчал. Он сгреб горсть песка и растирал его между ладонями.
— Понимаю, — наконец вымолвил он.
И он рассказал ей о рабочих, которые сортировали кости индейцев. И о том, как во втором классе учительница вызвала его к доске: «А ну-ка, Чарли, покажи нам танец индейских воинов».
Он рассказал ей о том, как белые унижали его, как прозвища вроде Прыгающая Корова или Ползучая Змея, сначала данные в шутку, превращались потом в оскорбления.
— С белыми я никогда не чувствовал себя в своей тарелке, — сказал он. — Никогда, я все время хотел вернуться в резервацию, но мать была против. Она говорила, если я вернусь сюда, превращусь в ничтожество.
— Она была права.
— Но ты же вернулась...
— Да... — задумчиво сказала Бетти.
— Это имеет смысл, — сказал Чарли. — Как-то в Милуоки одна девчонка из нашего класса пригласила меня после школы к себе домой пообедать. И знаешь, о чем спросила меня ее мать? Она хотела узнать, что я думаю о скальпировании. Я, десятилетний мальчишка.
Бетти рассмеялась.
— А ты бы попросил у нее нож и предложил ей показать, как это делается.
Чарли улыбнулся.
— Все дело в том, — продолжал он, — что до этого случая я никогда не думал о себе как об индейце. А после — не считал себя никем, кроме как индейцем. Где бы я ни был, мне казалось, что все смотрят на меня только как на индейца.
Бетти кивнула;
— Понимаю.
— ...Однажды в баре я заказал кружку пива, и бармен отказался обслужить меня, — продолжал Чарли. — «Огненную воду индейцам не продаем. Не хочу, чтобы взбесившийся дикарь разнес мой бар», — сказал он. Я чуть не убил его тогда.
Чарли замолчал.
— Лучше и не вспоминать... — сказал он после паузы.
— Последний вопрос, — сказала Бетти. — А что говорит об этом твоя мать?
— Она умерла.
— Прости.
— Ничего страшного. Теперь ей даже легче. Она хотела жить по законам белых. Но эти законы были не для нее. Она и меня заставляла жить по этим законам.
Они замолчали. Чарли лег на песок, и девушка прилегла рядом.
— Попробуй заснуть, — тихо сказала она, — тебе будет легче.
— Вряд ли.
— А ты постарайся.
— Я только и делаю, что стараюсь.
Через несколько минут он уже спал.
Проснувшись, он увидел Бетти. Она шла сквозь папоротник.
— Ты где была? — спросил он, пытаясь представить себе, сколько же времени он проспал.
— Ходила на базар.
— На базар? — Он испытующе посмотрел на нее, чтобы понять, не разыгрывает ли она его.
— Смотри, — сказала она. И показала на желобок в камне, по которому текла вода. — Сухая черника, птицы не заметили ее.
Он наблюдал за тем, как набухали сухие ягоды, которые она положила в воду.
— А это что? — он показал на горстку красных ягод.
— Шиповник.
— А вот эти листья и корни?
— Это кипена, — сказала Бетти, — а это... — она протянула горсть небольших клубней, — ямс, родственник батата, любимая еда черных. Если бы ты знал язык индейцев, то назвал бы их «БИ-Ма-КУТ- Ва-БИ-ГАН». Они не такие вкусные, как батат, но на безрыбье и рак рыба.
— А зачем нам шиповник и все эти листья и корни?
— Шиповник мы съедим. Это очень полезно. В нем много витаминов. А из листьев и корней купены я сделаю примочку для ног, тебе станет легче.
Чарли засмеялся.
— Знаешь, о чем я мечтаю? О чашке крепкого кофе.
— Если бы можно было развести костер, — сказала она и улыбнулась, — я бы приготовила почти настоящий кофе, я только что видела здесь сухой цикорий. Мы всегда добавляем его в кофе.
— А если бы я сказал, что хочу чаю? И тогда ты бы придумала что-нибудь?
— Конечно. — Она показала на траву, растущую возле пещеры.
— Это особая, сапрофитная трава, из нее получается замечательный чай. Много лет назад индейские воины пили такой чай перед сражением. Он придавал им силу.
— Вот что мне сейчас нужно, — сказал Чарли.
— Но костер здесь разводить нельзя, — заметила она.
— Как ты думаешь, — спросил он, — если бы понадобилось, мы могли бы прожить в лесу на подножном корму?
— Конечно. Похудели бы немножко, но ты же видел, какая форель плавает в ручье. Соорудили бы из камней ловушку для рыбы. И потом тут водятся змеи. Вкусные, пальчики оближешь. На проволочную петлю можно поймать оленя, зайца и даже куропаток и глухарей.
— Подумать только! — сказал он и с удивлением покачал головой.
— Если бы ты был индейцем из резервации, а не с тротуара, ты бы не удивлялся. Половину нашего пропитания мы добываем в лесу.
Она вынула из воды горсть ягод и протянула ему. С них капала вода. Он положил несколько ягод в рот.
— До чего же вкусно, сладкие, как сахар.
— А теперь попробуй шиповник.
— Есть можно, — сказал он.
— Хочешь попробовать батат?
Он надкусил один из клубней и поморщился.
— Невкусно? — спросила она.
— Ну и гадость!
— Но все равно, батат еда полезная, в нем много крахмала, а крахмал превращается в сахар и дает много энергии.
Она разделила все плоды пополам, и они принялись за трапезу.
Покончив с едой, Бетти растерла листья и корни купены, смешала их с водой и обложила этой кашицей его ноги.
— Как ты думаешь, который час? — спросил он.
— Часа три дня.
