познать мир, освобождение, надежду.
Он слышал, что Клаудиа плачет. И на четвереньках подполз к ней. Она почувствовала прикосновение его тела и слепо потянулась навстречу. Они обнялись и продолжали лежать на теплом полу зеленого стекла, пытаясь найти друг в друге защиту от окружающего мрака.
Некоторое время спустя, как обычно, они занялись любовью, и это помогло им успокоиться.
Смутно, еще не до конца все осмыслив, существо поняло, что сделало ошибку, когда подарило им ножи и штуку, которую они называли генератор. Оно лишилось больших кусков своего тела, которые, истекая темной жидкостью, остались лежать у входа в убежище. Существо просто реагировало на мысли, желания, и, хотя не понимало, зачем мужчине и женщине нужен этот механизм, оно тем не менее принесло им его. Они были связаны друг с другом. Нерасторжимо. Вечно. Ему следовало давать им все, в чем они нуждались, все, кроме свободы. Потому что их свобода принесла бы существу смерть, а ненависть и страх дарили ему жизнь. Теперь оно лежало, пульсируя, в темном туннеле, окружавший его ореол света заметно потускнел. Ему было невыносимо больно. Оно даже не могло скулить от голода, издавая вопль рассекающих воздух рептилий. Просто лежало скорчившись и думало о том далеком. навеки утраченном месте с иными цветами и ласкающим тело теплом. И оно по-прежнему хотело есть. Очень. Гораздо больше, чем когда-либо раньше.
— Я намерен найти отсюда выход, — заявил Ноа. Потому что больше не могу это терпеть.
— Ты говоришь так всякий раз, когда приходит К. Потом бесконечно долго возишься со своими факелами, делаешь один шаг из нашего убежища, темнота наводит на тебя ужас, и ты возвращаешься назад. С дурацкими оправданиями мол, время сейчас неподходящее.
— На этот раз я действительно уйду.
— Ты умрешь.
— А тебе-то, черт возьми, какое дело?
— Меня это беспокоит только потому, что мне будет трудно отбиваться от него, если ты погибнешь — никакой другой причины нет. Я презираю тебя, твою слабость, злобу, бесчувственность и глупость… Но без тебя мне не выжить.
Он бросил на нее тот обиженный взгляд, который она ненавидела всеми силами души — уж лучше бы он скалил зубы от ярости.
— Я должен найти выход, — очень тихо проговорил Ноа.
Они долго молчали. Если бы они могли видеть луну, или солнце, или звезды, или сумерки, или зарю, или свет, или отсутствие света, можно было бы предподожить, что прошли дни. Им нечего было сказать друг другу. Им всегда было нечего сказать друг другу- Они знали все, что дано знать о другом человеке, и не было ничего в каждом из них, что не вызывало бы у другого отвращения.
Они нашли большие куски плоти К на полу и стенах возле убежища. Увидели светящийся след, словно его оставил слизняк, уползший в темноту второго туннеля. И тогда они поняли, что ранили К. Впервые с тех самых пор как они начали защищаться, им удалось причинить боль ему.
А потом, много времени спустя, они снова услышали песнь.
Гораздо раньше, чем ожидали. Время между нападениями стало короче. Кроме того, уже довольно долго перед входом в убежище перестали появляться продукты; они поняли, что ситуация начала меняться.
Вопль рассекающих воздух рептилий.
Ноа и Клаудиа привели в действие оборонительные приспособления, но свет теперь приближался гораздо медленнее, тусклый и неверный; они впервые смогли смотреть на него, не отводя глаз. А песнь перестала наводить ужас.
Прошло очень много времени, прежде чем К сумел добраться до их убежища.
Он подошел почти к самому входу. Теперь они разглядели его неясные очертания, окруженные нимбом света, когда он улегся на грубый каменный пол второго туннеля. Они больше его не боялись. И долго, молча, не говоря ни слова, не нападая, бывшие враги смотрели друг на друга.
К умер. Прямо там, во втором туннеле. Немного погодя свет вспыхнул в последний раз и потух, осталась лишь темная серая масса, лишенная какой бы то ни было формы и не представляющая ни малейшей угрозы.
Мужчина и женщина стояли и смотрели на него.
И молчали; они знали все, что можно было узнать; все, что они когда-либо могли узнать о К. Потом они вернулись в свое убежище и отдыхали, не произнося ни единого слова. Много позже подогрели еду и поели.
Прошло очень много времени, прежде чем они наконец поняли, что свободны.
И еще больше, прежде чем сумели что-нибудь предпринять.
Они пошли по светящемуся следу, оставленному К. Словно по тропе из хлебных крошек, ведущей через лес, нить волшебного клубка разматывалась перед ними.
Они поднимались вверх, пока не вышли на свет. Настоящий свет. На небе сияло солнце. Ярко- красное. А потом Ноа и Клаудиа увидели еще одно солнце, меньшее размером, ярко-желтое, в лервый момент оно было скрыто своим огромным красным братом. Мужчина и женщина вышли на плоскую равнину. Далеко слева раскинулся океан, вечно несущий свои зеленые волны на золотой пляж; справа, до самого горизонта тянулся величественный лес.
Они ничего не сказали друг другу. Все, о чем они мечтали, стало им доступно — будущее. Будущее, в котором они будут свободны друг от друга.
Ноа, не оглядываясь, двинулся в сторону океана.
Клаудиа стояла, некоторое время смотрела ему вслед, а потом повернулась и зашагала в сторону леса.
Равнина была плоской, как лист стекла.
Они остановились. Не одновременно, но один вскоре после другого. Они остановились: Ноа смотрел на океан, Клаудиа — на огромные деревья. Затем, стараясь не глядеть друг на друга, каждый изменил направление своего движения.
Они встретились на открытом пространстве между океаном и лесом, там, где кончалась плоская часть равнины, и, не приближаясь друг к другу, зашагали к далекому горизонту.
И куда бы они ни шли, под красным солнцем, под желтым солнцем, им так никогда и не понять значения слова «карма».
И не услышать никогда — хотя он здесь, он здесь! вопль рассекающих воздух рептилий.
Нокс
В Германии сперва расправились с коммунистами, и я промолчал, потому что не был коммунистом. Потом расправились с евреями, и я промолчал, потому что не был евреем. Затем расправились с профсоюзами, и я промолчал, потому что не был членом профсоюза. Потом расправились с католиками, и я промолчал, потому что был протестантом. Потом пришли за мной… К тому времени уже не осталось никого, кто бы. мог поднять голос.
Пастор Мартин Нимюллер
Они выкуривали черномазых из подземных бункеров, вдоль периметра, и Чарли Нокс убил одного, потому что ему почудилось, что скотина полез за пистолетом. Оказалось, что это не так, но в тот момент Нокс этого не знал.
С утра он получил выговор от капитана в клубе боевой подготовки за то, что торопился при стрельбе.
— Задача не в том, чтобы выпалить как можно быстрее, Нокс. Смысл в том, чтобы поднять оружие на нужную высоту и направить его в нужную сторону. А так ты отстрелишь собственную ногу!.. Придется повторить. Дополнительный час огневой подготовки в субботу.
Перед этим Нокс пообедал с женой. Готовил он сам, за едой говорили о том, как трудно стало после введения новых чрезвычайных мер достать свежих овощей, особенно моркови.
