И медведю непременно оставит медку, а ворону - кукурузных початков с поля. Потроха убитой дичи охотник бросал завсегда в озеро иль в ручей, какой на пути попадется - для рыб и раков.
А взимку приносил Микола в лес охапки сена духмяного, да и раскидывал везде, чтоб олени да лани с голоду в холода не околели. Да головы соляны подкладывал в яслица, им же самим срубленные, чтоб зверь лесной посолонцевать мог…
Да как-то раз случилась с Миколою беда. Отстал он от своих товарищей, что стаю волчью загоняли. И тут напали на него степняки-татары, числом не мене десятка, что ночью темною через Днипро переплыли, поразбойничать в лесах Хортицких… Троих-то Микола успел к праотцам отправить, да только с другими не смог сладить. Убили они Миколу, саблями гострыми порубав, да голову-то казацку от тела и отняли. Словом, расправилися с ним.
Когда же враги ушли, первым из зверей почуял человеческую кровь волк. Он подошел, сразу же узнал доброго охотника и громко завыл, чтобы подозвать других зверей, а сам принялся его раны зализывать. Вскорсти все звери собрались вокруг и стали оплакивать погибшего друга.
Бережно ощупал лапами тело охотника медведь и молвил:
- В грудях еще сохранилося тепло!
Тута подоспели и птицы, и рыбы озерныя головы свои из воды повысунули… Пока медведь лапами согревал человека, все стали держать совет: как оживить доброго охотника? Только один голос раздался против - голос падальщика - стервятника:
- Давайте лучше подождем, пока он дозреет, да съедим его!
Но не согласились на то звери, памятуя добро, что для них Микола делал, да и решили приготовить чудесное снадобье. Тут же птицы улетели травы целебны собирать, звери – жир живуючий топить, рыбы – соль озерну со дна добывать. Все волку старому снесли и, ну, старый над снадобьем чаклувать… Получилась на редкость крепкая смесь, да только было ее столь мало, что вся она поместилась в скорлупке ореховой, сверкая на солнце, словно капля воды хрустальной…
И тут мудрая сова сказала:
- Живому человеку без головы никак... Кто же пойдет за головой охотника?
Завязался тут жаркий спор. Оказалось, не всякий зверь, аль птица там кака-ни то, годится на это. Думали, думали и, наконец, решили, что тут нужна ловкая и умная птица. Говорят, сначала хотели выбрать орла. Казаки, панове, считают его очень благородной птицей, ведь, говорят, он носит на спине чашу с росой и в дни засушливые проливает ее на землю туманом. Да отвергли звери орла, мол, велик очень. Не пролетит незамеченным в орду татарскую…
Потом выбрали, было горобца - за то, что он быстро летает и почти невидим. Но и его отвергли… Ибо слаб Горобец – не унести ему головы казацкой будет.
В конце концов решили выбрать Великого Ворона – Карга Карповича.
Ворон полетел в орду татарску и вскорости увидел голову охотника. Она была насажена на длинное копье, в землю вбитое около шатра мурзы татарского.
Ворон камнем свалился вниз да и ухватил голову за чуб казацкий. Бусурмене заметили его, и ну, из луков стрелы пускать во множестве. Да только Ворон столь высоко взмыл в небеса, что стрелы не причинили ему вреда.
Ворон принес голову казака на совет зверей, и все решили, что голова слишком высохла - человек не сможет носить ее. Тогда орел пролил на нее несколько капелек росы. Кожа на голове стала мягкой, и прочно приросла голова к плечам охотника.
Тут ему влили в уста целебно снадобье, и враз Микола почувствовал, что к нему возвращается жизнь. Он лежал с закрытыми очами и, вдруг почувствовал, что понимает язык птиц и зверей. Ему слышалась чудесная песня, и, казалося, он тут же запоминает ее слово в слово. Звери просили охотника, чтобы он напевал эту песню всякий раз, как ему понадобится помощь.
А как только Микола полностью в себя пришел, да почувствовал, что мьязы его крепнут и силой наливаются, спросил он, как приготовлять снадобье, и звери ответили, что когда-нибудь откроют ему эту важную тайну.
И вот медведь поставил охотника на ноги, встряхнуши крепко. Но когда тот открыл глаза, вокруг никого не было: видно было только много-много разных следов – звериных да птичьих...
Подивился тому немало Микола, да и отправился в путь. А как воротился в курень, да и рассказал казакам о том, что случилося с ним, так никто ему и не поверил…
Тогда снял Микола свитку да сорочку-вышиванку, и увидели казаки рубец навкруги шеи, только- только кожицей розовой прикрытый…
Как Гнат Красу Ненаглядную любви научил
Давно то было… Столь давно, панове, что ни один хан, либо царь, либо круль какой, на землю запорожцев без запрошенья не ступал. Сильна была в те времена Сичь да могущественна…
Вот в те годы благословенные и народилася у атамана одного куреня – уж и не вспомнить какого, не то Базавлуцкого, не то Чертомлыцкого, дочка. Да така ж гарнесенька да пригожая, что глаз никак не возможно было от ее отвесть. Издалека приходили люди посмотреть на дитятко. Личико у дивчинки было светло, как летний день, румяно, как утренняя роза, а очи подобно звёздам сверкали. Батьки, окрестивши дивчину, нарекли ее по Святцам Анастасией.
С годами превратилась Настасья в прекрасную девушку. Да только, зная красу свою да пригожесть, стала Настасья холодной да надменной. И чем пригожее становилась, тем речи её делались всё холоднее, а взгляд – надменнее. Тогда уж и стали люди звать её не иначе, как Красой Ненаглядной. Старый батько – атаман лишь качал головой, однако дочери новое имя шибко нравилось.
Слава о красоте девичьей летела по куреням и зимовникам, и многие храбрые да славные казаки приносили дары к батькивскому куреню, в надежде просватать Настасью да породниться с атаманом. Настасья - Краса меха иль украшения там каки, разглядывать разглядывала, но будто не замечала тех, кто принес их.
- В чей же курень ты хочешь войти? - спросил её однажды, не вытерпев холодности да чопорности дочки, старый батько. – Скажи ты мине, Христа ради! Ведь многие казаки ждут твово решения.
- А нет достойного серед них! - отвечала Краса Ненаглядная. - Не может же стать моим мужем, вот скажем, Горбатенко с рыбьими глазами! Иль вот Сердюк, у которого нос, как отот клюв у совы! - И дивчина звонко расхохоталась, словно колокольцы серебряны рассыпала. - А этот, вон посмотри, Гнат Баштовенко, - продолжала она. - В его голове седины столько, будто он совершил все подвиги на свете! Почему же сейчас он боится даже пальцем шевельнуть? Может, замёрз, как река зимой?
Ни один мьяз не дрогнул на лице казака, Настасьей осмеянного. Но только подошёл он к старому атаману и тихо сказал:
- Я уезжаю.
- Тебя обидели насмешки моей дочери? - спросил атаман, убоявшись не на шутку.
А только тут надо вам, добрые паны, сказать, что не прост был казак Гнат Баштовенко. Ох, не прост! Силой обладал он чрезвычайною, ибо с мальства был воспитан сичевым дидом Довгим – знатным в свое время характерником и чаклуном. От дида Довгого набрался Гнат мудрости и силы, да такой, что свово наставника превзошел. Сказывали казаки, многое умел Гнат. Довольно вам сказать, панове, что столь учен был казак в ремесле воинском, что пулю свинцову рукой ловил. А сабли там каки, аль стрелы и дроты ногайски – навкруги своей сотни направлял. Так что, ни одна казаков не чипляла…
Вот потому и испугался старый батько Настасьин, что немало наслышан был о Гнатовом умении…
А Гнат тихо так ему отвечает:
- Она ещё пожалеет об этом. Прощай же!
