Вскочил казак на коня, не коснувшись стремени, и умчался, снежну пыль подняв за собою…
На другое утро, едва только багряный край солнца саблею вострой полоснул по водам Днипра, вызолотив искорками середку речки, не сковану льдами крепкими, Гнат вышел из своей хаты и принялся что-то лепить из снега. Он трудился долго, и когда кончил, посеред двора недвижно стояла фигура казака, одетого как подобает молодому воину. Гнат долго и пристально глядел в лицо снежного истукана, нашептывая что-то потихоньку, потом медленно произнес:
- Слухай же меня и помни! Ты славный казак из Кальмиусской паланки. Твоё имя - Тарас. Но народился ты далеко-далеко на севере, в Нова-Городе, где лёд и снег долго не тають. Сердце у тебя изо льда, оно не знает любви и жалости.
- Да, я понял, батьку, - произнес оживший Тарас и широко распахнул встречь солнцу очи, цвета полевого василька - цветка.
- Я отвезу тебя в курень, где живёт дивчина, имя которой – Краса Ненаглядная. Ты возьмешь её в жёны.
- Я сделаю все, как ты велел, батьку! - отозвался человек из снега.
И оба тут же пустилися в путь-дорогу. К вечеру они спрыгнули с коней около база атаманского.
- Ступай, Тарасику, - тихо приказал Гнат.
- Я исполню твою волю, - поклонился отцу Тарас.
Едва он вошёл в горницу, все взоры тут же обратилися к нему.
- Вот же он! - шепнула Настасья отцу. - Его я согласна назвать своим мужем!
От же ж пышное весилья закатил дочери старый атаман! Три дня и три ночи гуляли казаки! Стадо баранов съели, пять бочек вина выпили да пару возов горилки осушили. Гости понаехали со всех куреней сичевых, со всех украин войска Запорожского! Когда же весилья кончилось, Тарас объявил, что должен немедленно отправиться с молодою супругою к своим батькам в Нова-Город.
- Мы поедем завтра же на свитанку, - сказал Тарас.
Погоревал-погоревал старый атаман, а только что ж поделать. Нужно зятю жинку молоду батькам показать…
- Пусть будет по-твоему, - молвил. – То дело святое, пожалуй.
Много дней ехали молодые через леса, пересекали равнины, перебирались через реки. Притомилася Краса, ножки белы сбила, ручки бархатны о поводья стерла до мозолей кровавых. А только не подает виду. Супругу не жалится…
Скоро и лошади их пали, дорогою дальней измотанные. И много дней шли Тарас с Настасьей пешком…
- Скоро ли дойдем, муж мой любый? - не раз спрашивала Настасья.
- Нет, не скоро, - качал головой Тарас…
Но вот однажды южный ветер разогнал облака и проглянуло солнце. Снег подтаял и стало трудно идти. Вдруг Настасья испуганно вскрикнула: Тарас застыл на месте, покачнулся и рухнул, словно дерево. Гордая красавица бросилась к нему, и тут – Мать Пресвята Богородица! увидела, что тело Тараса обратилося в груду снежных комьев...
Немало раз всходило и заходило солнце, прежде чем Настасья воротилась в отцовску хату. Старый атаман попервах и не признал дочку свою - исхудавшую, дорогой дальней измученную, да горем страшным придавленную. Горькими слезами обливаясь, рассказала Настасья о том, как супруга свово лишилась. А так сталося, что и не человек он был вовсе, а куча снега… С горечью и болью душевной выслушал старый казак её рассказ. Долго молчал, разумея, что то Гнат Баштовенко так с его дочкой за обиду свою посчитался… Потом и то уразумел атаман, что лишь благодаря этому чаклунству Гнатову донька его Настасья и любовь великую, и горе горькое изведала, душой к людям возвернувшись, и проговорил:
- Утешься, солнышко мое! Ты прознала горе, но ты видела и любовь великую… Ты плачешь, доченька, и слезы елеем целебным душу твою врачуют. А это значит, что лёд твоего сердца растаял…
Как казак Стецько Бабу-Ягу замуж выдал
А было это, скажу я вам, панове, в тот год, когда казаки в поход пошли – хана Буджацкого Аюка воевать.
А только хитер был Аюк, да славен набегами своими на ляхов, на татар крымских, на господарей волошских. Не просто было с ханом Аюком сладить-то…
Да только и полковник Сидор Червонящий не лаптем щи хлебал. Славен был победами полковник, и на войне удачлив. Как ни поход за зипунами, так с доброй добычей запорожцы возверталися в куреня свои…
Сошлися сперва казаки с буджаками в степи понад Бугом. Долго билися, да только ни те, ни другие верха не одержали.
А потом заманили буджаки[9] казацкое войско в балку, густо лещиною да тереном поросшую, да стали наскоками вырубать казачков по одному - по два. А казакам не развернуться – шипы терновые не дають коням маневра… А тут и запасы стали к концу подходить…
Видит полковник – плохо дело. Буджаки балку обложили – мыша полева не выскочит, бо несметны числом были. По обрезам балки кружат, юзжат по-дикому, ровно вепри лесные. Стрелами да найзами[10] кидаются. Позвал полковник Стецька. А надо вам сказать, панове, что казак сей, хочь и невеличкого росту был, но справный в битве и в делах сакмагонских[11].
- А что, Стыцю, - Червонящий молвил, - не слабо ли тебе будет до залоги[12] нашей, что на Матвеевом кургане стоить, добежать, скрозь буждаков просочившись?
- Отчего ж не добежать? - говорит Стецько. – Добегу, пожалуй.
- Добеги, Стыцю, бо припасы кончаются, взавтра уже нечем воевать будет. Да передай полковнику Швыдкому, чтоб казаков прислал облогу[13] буджаков смять, хочь со свово боку балки. Мы тогда враз в прореху вдарим и вырвемся из объятий смертельных…
А Стецьку в дорогу собраться – только подпоясаться! Развернул коня, да и был таков…
А дорога-то не близкая была… Почитай, сто верст казаку скакать до залоги казацкой. Вот и решил Стыць срезать верст эдак тридцать, скрозь Черный лес проехавши. А лес тот, панове, весьма дурную славу имел в казацтве. Сказывали, всяка нечисть там водится, да путников в свои тенета забирает. Словом, ни один путник, что в лес тот попадал, к людям боле не возвертался…
Да только, что Стецьку делать? Скоро надо до своих добраться, да весточку сурову передать, что в беду попали казачки…
Вот так и поскакал казак через Черный лес… Тута уж и смеркаться стало, как в лес въехал. Посмурнело небо, да тучами начало быстро затягиваться свинцово-серыми, дождем да градом набухшими, ровно вымя у коровенки недоенной. Думает казак, что ночлег сыскать бы надобно, ибо если град лупанет, не спрячешься ведь под ветками.
Тут уж и совсем черно стало в лесу. Лишь молнии небо рвуть, да сполохами своими светють. Вот в один из сполохов и увидал Стыць избу – не избу, терем – не терем, хату – не хату. Незнамо что…
Подъехал Стыць ближе – мать честна! А ни окон, ни дверей у избы немае, с какого боку не заедь. «Что за напасть – думает казак, - это кто ж таку невидаль состроил?»
