– Правда? Но он был без сознания, когда я приехала.
– Это не важно, он ощущал ваше присутствие Так что все случилось именно так, как должно было случиться. К тому моменту, как я прибыл, его состояние стабилизировалось – Он улыбнулся. У него была хорошая улыбка. Успокаивающая.
– Все равно, мне очень жаль.
– И совершенно напрасно. – Он опять улыбнулся. Ким посмотрела в его дымчато-зеленые глаза. Глядя в такие глаза. можно забыть обо всех печалях. – Давайте я провожу вас в комнату для родственников тяжелобольных, – предложил он. – Это в соседнем здании. Там вы сможете немного поспать.
Она покачала головой:
– Нет. Я останусь здесь.
– Ну хорошо. Тогда до завтра. – Он снова ободряюще улыбнулся.
Какой внимательный мужчина, подумала Ким после его ухода. Он проявил искреннее внимание не только к своему пациенту, но и к его дочери.
Ким доплелась да, кровати. Оглядев пустую комнату, вспомнила первую встречу с доктором Хофманом. Она была благодарна ему за то, что он не стал упоминать инцидент с билетом в присутствии доктора Гаркави. Более того, он был с ней очень вежлив и посоветовал не терзаться угрызениями совести. И это несмотря на все неудобства, которые она ему причинила.
Ким улыбнулась, вспомнив, как отзывалась о хирургах всего несколько часов назад. И надо же такому случиться, что здесь, за тысячи миль от Флориды, врачи оказались ее единственными друзьями. И может быть… но только может быть, она ошибалась в своем суждении относительно людей, выбирающих эту трудную, ответственную профессию. Возможно, не все они такие, как ее отец.
При мысли об отце Ким смахнула слезинку и легла на кровать. Многочасовое напряжение наконец дало себя знать.
Она набросила на плечи свитер вместо одеяла и уже через секунду провалилась в глубокий сон.
Прихлебывая кофе. Тони ждал лифта. Он взглянул на настенные часы. Пять тридцать. Почти утро.
Трудно было поверить, что еще двадцать четыре часа назад он спал у открытого окна на Багамах и вдыхал бальзамический воздух тропиков. Это был его первый отпуск за многие годы, да и тот продлился всего два дня.
Тони долго откладывал отпуск, так как знал, что ему придется отдыхать в одиночестве. У него были приятельницы, однако не настолько близкие, чтобы ему хотелось провести с кем-нибудь из них драгоценные дни отдыха. Вообще некоторое время назад он решил вести одинокую жизнь закоренелого холостяка, довольствуясь случайными связями.
Ему до сих пор не встретилась женщина, которая смогла бы целиком завладеть его сердцем, а он дал себе слово, что не согласится на меньшее. Последние шесть лет он встречался с одной женщиной. И хотя оба они с самого начала понимали, что не подходят друг другу, разрыв не стал от этого менее болезненным.
Он крепко зажмурился и потряс головой, стараясь прогнать усталость. Бог с ними, с Багамами. Ему доверили сложнейшую операцию, которая будет важным шагом в его карьере.
Он не имеет права на усталость. Сейчас его пациентом был его учитель и судья – доктор Гарольд Риссон.
Подошел лифт, открылись двери. Тони шагнул внутрь и нажал кнопку третьего этажа. Критическое отделение.
Он проработал вместе с Гарольдом Риссоном почти пять лет, и все это время отношения их были довольно натянутыми.
У Тони было мало общего с чопорным и консервативным заведующим отделением. К тому же Риссон, по общему мнению, испытывал к Тони стойкую неприязнь. Ходили слухи, что это было связано с тем, что Тони прочили на место Риссона после того, как тот уйдет на пенсию. И Риссон, похоже, принимал эти слухи близко к сердцу, поскольку несколько раз во всеуслышание заявлял, что в обозримом будущем не собирается на пенсию. Тони были так же неприятны эти слухи, поскольку он всегда старался держаться в стороне от служебных интриг и однажды прямо сказал старшему администратору, что не примет должность доктора Риссона, если только тот сам не предложит его кандидатуру. Однако этот поступок Тони не улучшил их отношений, и месяц назад Риссон предпринял попытку перевести Тони в небольшую и менее престижную больницу.
Риссон долго жаловался, что Тони нарушает дисциплину, но никто, включая главного врача больницы, не поддержал его предложения. К счастью, для Тони, не все его коллеги оказались столь консервативны, как Гарольд Риссон.
Конечно, Риссона можно понять, думал Тони. В свое время он считался новатором. Талантливый хирург, он был одним из первопроходцев в области трансплантатной хирургии. Но он принадлежал к старой школе, тогда хирурга почитали почти так же, как Бога. А Тони принадлежал к новой школе, приверженцы которой рассматривали медицину всего лишь как часть огромной области и использовали в лечении достижения и натуропатической, и холистической медицины. Тони относился к врачеванию как к искусству и всегда с радостью хватался за новые технологии, считая, что только так можно удержаться на гребне успеха Однако медицина – это та область, где к новаторству относятся осторожно, и Тони было трудно бороться с консервативным мышлением.
Он вышел из лифта и направился в критическое отделение. Проходя мимо комнаты ожидания, вспомнил о Ким. Кто бы мог подумать, что женщина, которой он отдал билет на самолет, окажется дочерью Риссона? Он усмехнулся, вспомнив, как она возмущалась порядками в аэропорту Уж очень она тогда была похожа на отца.
Тони удивился, узнав, что у Риссона есть дочь. Он ни разу не слышал, чтобы тот когда-нибудь упоминал о семье Но с другой стороны, у Риссона не было друзей среди коллег по работе. И вряд ли они были у него за пределами больницы.
Он всегда работал, и Тони подозревал, что Риссон до сих пор не оставил пост заведующего отделением по той простой причине, что в работе заключался смысл его жизни. Риссона считали одиноким,
