мужской - а внутри непонятно что. И так - все, представляешь? Я не давала себе в этом отчета. Поняла только когда попала в Дейтрос. И увидела - нормальных. Которых в Дейтросе большинство. Нормальные мужчины, гэйны. Да и другие тоже. Даже, например, твой Марк. Они - нормальные, настоящие. О таком я и мечтала тогда.
- Интересно, - сказала Ивик, - но почему? Вообще триманцы для меня тоже... немного того. Не в кого влюбиться даже. Но это, может, просто потому, что я не оттуда, и воспринимала их немного как объекты... А ты-то почему?
- Не знаю. Они ненастоящие, вот и все. Картонные. Может, там тоже есть настоящие, но мне как-то не попались. Я даже сформулировать не могу - почему. Просто вот так воспринимаю.
- Н-да, - Ивик опустила голову, - жаль, что в Дейтросе у тебя тоже... как-то не сложилось. Ты ведь красивая, могло бы...
- А мне не жаль, - победно сказала Женя, застегивая сумку, - дело не в этом. Я потом поняла. Вообще эти мечты - они глупые. Надо самой становиться... другой, настоящей. Какая я была? Мечтала о чем-то прекрасном, а сама сидела на дурацкой работе по 10 часов в день, жила с матерью, которой мешала, все было плохо, а я только тихо ныла и даже не пыталась что-то изменить. Мне казалось, что я и не могу ничего... что я такая слабая... Принцесса в замке из слоновой кости. И должен приехать принц и меня освободить. А черта с два я слабая. Сейчас я столько могу и столько делаю - аж голова кружится.
- Это да, - сказала Ивик, - как ты быстро сообразила, как меня спасти.
- Нормальная ситуация, рабочая. Человек может практически все... абсолютно все. Но это надо понять. Дорасти, что ли, до этого. В квенсене, конечно, никуда не денешься - научишься...
- Верно, - согласилась Ивик, - я давно об этом думаю. Кажется, с поступления в квенсен... а может и раньше - у меня все время только расширяются представления о том, что я еще могу... Правда, это не очень-то приятно. И не знаю, нравится ли мне это... такое ли уж это счастье... Счастье все-таки в другом.
Она вспомнила время, когда дети были совсем маленькими. Как гуляла с близнецами. Забирала Миари из марсена. Кормила. Как были счастливы с Марком. Тихое, безоблачное растворение в синеве, в покое, в близости. Это и есть счастье.
Она подумала, что пережила эту последнюю ночь. Она это смогла. И теперь, очевидно, должна понять, что может пройти и проверку в атрайде, и что это страшное для любого дейтрина слово - тоже еще не означает конца всего...
- Шендак, да зачем она сдалась мне, такая сила?! - с горечью спросила она. Женя посмотрела ей в глаза, кивнула.
- Только она и нужна. Ивик, ты же пыталась объяснить мне это тогда. По-своему, как куратор. Ты что - сама этого не понимаешь? И я пошла за тобой только потому, что чувствовала - ты права. И что я никогда не писала бы, не могла бы писать, если бы отказалась... от силы, получаемой так жестоко.
Ивик смотрела на Женю. И вспоминала Дану - счастливую или относительно счастливую в семейной жизни, получающую удовольствие еще и на стороне, красивую, хозяйственную, довольную жизнью - ту, какой она стала теперь.
Может быть, весь ее детский талант, ее необычайная музыкальность, ее дар - это всего лишь следствие трагедий, тяжелых ударов в детстве, когда чтобы выжить, девочка привыкла хвататься за скрипку. У них ведь в Дейтросе не было компьютерных игр, не было телевидения, вообще развлечений было мало. Дана умела играть, и стала уходить в музыку - чтобы спастись. Многочасовые занятия дали ей технику, пережитое горе - недетскую глубину игры. Так она стала гэйной...
А потом горе притупилось, и Дана просто захотела жить обычной жизнью, не перенапрягаясь, не подвергая себя опасности. Можно ли осуждать за это человека?
Нельзя. Но и музыкантом она быть перестала.
То есть конечно и сейчас она иногда играет что-то...
Потом Ивик вспомнила свой роман. И свой замысел - написать о будущем Дейтросе, и почувствовала, как задрожали внутри уже кристализованные образы, чьи-то глаза, руки, диалоги, готовые картинки...
Если, конечно, она выйдет из атрайда. Если очередная проверка сил не убьет ее окончательно.
Это цена. Женя права, это цена. И разве она встретила бы Кельма, если бы не
