Кельм расслабился под ее руками, от ее слов. Голова неподвижно лежала на ее груди. Кольцо рук было крепким и горячим.
- Они теперь, вроде бы, не режут, - сказал он, - но принцип тот же. Вводят канюлю до нервного узла...
- Не надо. Не думай об этом.
- Может, не надо ждать этого разрешения. Все равно его не дадут, наверное.
- Я завтра схожу на связь. Я буду два раза в день ходить.
- Не надо. А если тебя поймают и - туда?
- Ну что ты, сомневаешься в моем профессионализме? Они меня не возьмут.
- Все попавшие в атрайд были професионалами.
- А с нами этого не случится. С нами ничего подобного не случится.
- Господи, как я их ненавижу, - выдохнул Кельм, - ты даже представить себе не можешь, как я ненавижу их... я их ненавидел с молодости. И сейчас, каждую минуту, каждый час... смотрю на них, мило улыбаюсь, разговариваю... и хочется даже не то, что убить -- разорвать на клочки.
Ивик подумала. Вот у нее совсем не было ненависти к дарайцам. За что их ненавидеть? В бою иногда вспыхивало что-то такое. Но это в бою, и к вражеским солдатам. А за что ненавидеть Санну, Лайну? Даже Тайс. Клиентов. Соседей. За что их ненавидеть? Их жаль...
Но Кельм вынужден общаться с вангалами и офицерами, с психологами атрайда, со всей этой швалью... наверное, Ивик не смогла бы и этих ненавидеть. Но ведь ее никогда не резали по живому скальпелем. Ей не приходилось смотреть, как мучают других.
- Как же ты можешь? - спросила она, - столько лет... и никогда, никогда не показать им, как ты их...
- Мимикрия. Знаешь, это даже интересно. Чем больше ненавидишь гада, тем шире улыбаешься и радушнее общаешься с ним. Чем больше хочется убить, тем мягче ковром стелешься, и думаешь -- с радостью думаешь: подожди, гадина, настанет твой час.
Ивик вспомнила Тайс, начальницу...
- Наверное, это правильно, - сказала она, - надо этому учиться. Я умею, конечно, владеть собой, но чувства... они мешают.
За пять лет Кельм так оброс связями -- нужными, постоянными, случайными, мимолетными -- что все знакомства уже с трудом умещались в памяти. А записей он не вел. Телефоны, адреса, имена, чем этот человек может быть полезен -- все в голове.
Вот и сейчас он, сосредоточившись, перебрал в памяти адресную книжку и выбрал того единственного человека, который мог бы хоть как-то приблизить его к решению задачи о дельш-излучателе.
Кельм был с ним шапочно знаком по горнолыжному клубу. Это был биофизик, и насколько Кельм понимал, занят он был как раз исследованиями облачного тела человека. Какими бы засекреченными ни были излучатели, он не мог об этом совсем ничего не знать. Конечно, если такие исследования вообще ведутся.
Звали биофизика Шейс иль Велир.
Кроме перевербованных гэйнов, еще две категории дейтрийских эмигрантов имели хорошие шансы устроиться в дарайском обществе. Это идеологи, публицисты, которых брали работать в информационные противодейтрийские центры или просто в дарайские СМИ -- рассказывать ужасы о Дейтросе. И вторая категория -- ученые.
С научными способностями, талантом, воображением и любознательностью дело обстоит не так просто, как с одаренностью художественной. Дарайцы не были лишены научной жилки, среди них рождались изредка гении, и было много просто хороших добросовестных исследователей.
