Ой-ой! Мне-то откуда знать, какие там города рядом есть. Ладно, придется ляпать наудачу, но только я открыла рот, чтобы пробормотать что-то невразумительное, рассчитывая на дедушкину глухоту вообще и плохое состояние ушных раковин в частности, как дедуля продолжил:
— Из семинарии выгнали?
Я обрадованно закивала.
— Ну и ладно, что выгнали! — вздохнул конюх. — Я тут… наверное, помру сегодня…
— Это без меня, пожалуйста!
— Тебя не спрашивают! Так вот, помру я сегодня, да только грехи спокойно помереть не пускают. Хочу я тебе исповедаться…
— Не уполномочен! — отрезала я. — То есть… я же не монах! Вы что, дедушка? Вам больше некому жизнь испортить?!
— Молчи, отрок неразумный, балбесина тупорылая! Все равно тут никого нет моей веры, а у меня грех тяжкий. — Тут дед вспомнил о своем положении умирающего, захрипел и засопливился. — Грех тяжкий имею, провинился дюже… Ох нагреши-ыл я!
Я перебила заклинившего дедка:
— Дедушка, вы сами-то решите, чего жаждете — помереть тихонько или мемуары мне надиктовать? Я, между прочим, спать хочу!
— Подожди, подожди, — заторопился дед, — Так вот, я тебе сейчас все обскажу…
— Только, чур, без исповедального момента!
— Хорошо, дай душу облегчить… Так вот, грех у меня такой — два года назад выгнал я, грешник великий, собственную дочь на улицу-у, — завыл кающийся. — Своими руками вытолка-ал!
— За что? Она вас била ногами? Грозила pacчленить и приколотить гвоздями к забору?
— Не-э! — испугался дедушка. — За ведьмовство! Ведьма она у меня, как и мамаша ее, бесовка беспутная… Я-то сначала ничего не знал, да потом.. книги у нее углядел, штуки всякие колдовские — палец повешенного, череп мертворожденного дитяти, змеиные чешуйки…
Ого! А ведьмочка-то черной магией баловалась! Нет, мы с такими не дружим…
— Выгнал! — увлеченно сопел дед. — А теперь: жалко… Как подумаю, где там она одна?! Милостыньку, может, просит! Ох и грешник же я-а!
Дедуся весьма некстати впадал в покаянное настроение, в его возрасте грозившее повышением давления, стенокардией и асфиксией, плавно переходящей в инфаркт миокарда. Поэтому я решила немножко снять напряжение и перевела разговор, так сказать, в земное русло:
— Ладно, дед, это, конечно, очень прискорбно… Прочитай сорок раз «Pater noster», дальше сам как знаешь, можешь попоститься, но я-то тут при чем? Я же не могу тебе грехи отпустить!
Дед дернул меня за рукав рясы так, что я чуть не отбила себе лоб о дедову татуировку, пардон, след копыта, и захрипел мне на ухо:
— Помоги мне, Христом-богом заклинаю! То есть не мне, а девке моей! Найди ее да скажи, что книги ее и имущество бесовское я закопал в конюшне, под яслями Бестолкового, пусть заберет…
— Да вы что! — возмутилась я. — Как вы себе это представляете? Ваша дочь могла за эти два года умереть, банально сменить местожительство, попасть в тюрьму и вообще…
— Тут она, тут! — жарко запыхтел дед, обдавая меня перегаром и ароматом из ротовой полости, не знавшей зубной щетки (я надеялась, что глаза у меня все-таки не совсем долезли до бровей). — Видал я ее, давно, правда, у кладбища… Найди, сделай милость умирающему! — Тут дед собрал в сухонький кулачок все свои актерские способности и натурально побелел. — А не найдешь, буду тебе после смерти являться!
Вот уж испугал так испугал! Да мамуля его в два счета голым в Африку пустит! Пусть только попробует явиться… Поэтому я продолжала отнекиваться:
— И не просите! Я тут проездом, может, завтра уже уеду… И вообще, что вы ко мне пристали?! Вам не кажется невежливым вешать свои проблемы на первого встречного?
Дед старательно засучил ногами и задергал бородой, намекая на то, что может совсем нетактично помереть прямо в моем присутствии.
— Де-дедушка! — задергалась я, тряся его за плечи. Старичок-то настырный попался! Что же делать? Ну где я буду искать его пропавшую дочь? Ну почему, почему все норовят повесить свои проблемы на меня? — Дедушка, ну так же нечестно! Вот и уважай старость после этого!
Дед приоткрыл один глаз и деловито осведомился:
— Небудешь искать, значит?
Я уже открыла рот, чтобы сказать свое последнее категоричное «нет», как вдруг из ниоткуда раздался голос Улы:
— Соглашайся!
— Простите… — опешила я.
— Непрощу! — поспешно заявил дед.
Я завертела головой. Самого Улы видно не было. Может, мне послышалось?..
— Соглашайся же! Ну, Михайлина!
Послышалось, как же… Интересно, во что вce это выльется? Чего от меня хотят? У меня нет ни малейшего желания давать какие-либо обещания, исполнение которых может задержать меня здесь. Ведьесли я пообещаю что-либо этому пенсионеру, преуспевшему в репетиции своей кончины, то, хочешь не хочешь, придется исполнять… Как любит повторять тетя Роза, «не давши, слово — крепись, давши — хоть обо…», ой, ну, в общем, хоть тресни, а выполни.
— Соглашайся! — нудил Ула. — Михайлина, ну послушай же меня! Это важно!
Сзади гундел Ула, спереди напирал дедулька. Я не знала, что и поделать. Вряд ли бы Ула стал меня уговаривать, если б в этом не было особого смысла. Может, это и вправду мне поможет…
Я неуверенно начала:
— Нуя, конечно, ничего не могу обещать, но… могу попробовать… Поискать вашу дочь…
— Вот и ладушки! — возрадовался сразу оживший дедок. — Только, чур, без обману! Смотри мне, студент! У меня с обманщиками разговор короткий!
Я только вздохнула. Ситуация уже начинала меня раздражать. Вот и помогай после этого людям. Еще недавно дедок Христом-богом умолял, а теперь, как творит Полина, «корявые понты кидает», лаптем грозит, пень плешивый!
Я смерила деда гневным взглядом, но его это даже не проняло. Проще Жупика уговорить сесть на овощную диету… Чтобы не упрекать себя потом непочтительном отношении к старшим, я решила здесь дольше не задерживаться и вышла из дедовой вильни под мерзкое бухтенье старичка. Мол, что за отроки ныне ндравные, растудыть туда и обратно…
В большой комнате гулянка шла полным ходом. Сейчас гвоздем программы была бабуся с колом. Стыдливо хихикая и заливаясь жарким румянцем, бабуля открещивалась от настойчивых упрашиваний веселого общества сплясать на столе местный танец со странным названием «Колбасняк»… Происходящее опять начинало мне напоминать обстановку психиатрической лечебницы для пациентов с ассоциативным психозом, врожденной шизофренией и кучей комплексов. И это происходит со мной?
Я покачала головой и, несмотря на активные просьбы гуляющих присоединиться к их скромному столу, покинула наконец, как выразился Ула, «эту обитель греха». На улице было темно. И прохладно. Я съежилась, высунула руки в рукава рясы и побрела к нашему сараю. Со стороны — ни дать ни взять кающийся Монашек. Тут рядом со мной в ореоле мерцающего света нарисовался Ула.
— Чего надулась-то? — наивно вопросил этот рыжий подстрекатель. — Вот за что я Полянку уважаю, так это за то, что она всегда веселится. Даже, если на нее ломит до носоглотки вооруженное войско…
— Послушай… послушайте. — Я остановилась, откинула капюшон и грозно глянула на Улу. — Вы обещали, что нам нужно будет всего лишь найти этого пажа, тогда вы отправите нас домой! Мы не договаривались устраивать дела какой-то пропащей ведьмы! Я что, похожа на благотворительный фонд?
Ула, виновато искрясь, неизящно запорхал вокруг:
— Я, конечно, дико извиняюсь… Нужные сведения поступили не сразу! Видишь ли, эта ведьма… От нее зависит будущее всей вашей семьи. Темные силы решили действовать наверняка, убрать сразу весь ваш род!
