что на дрова пустить. Или себе на гробики. Так уже думала Пелагея, видя вдали толпу мужиков. Вийка растерялась. Отвести глаза такой куче народу она не могла, убежать далеко с маленькой Пелагеей тоже… От отчаяния она закричала: «Помогите!!!»
И помощь пришла. Правда, по принципу: «В мою мою дверку, как назло, постучалось западло». Рядом с ревущей Пелагеей и встрепанной Вийкой раскрылась могила, оттуда вылез бодренький полуразложившийся трупик и предложил свои услуги. Он-де отгоняет мужиков, а она, Вийка, должна за это прийти к нему в Вальпургиеву ночь и скрасить его одиночество задушевным разговором…
От испуга Вийка потеряла сознание, а когда очнулась, то ни мужиков, ни покойника не было. Вийка привязала девочку к лошадиной спине, а сама повела лошадь под уздцы.
Она дала обещание.
— Ну и что? — не вытерпела мамуля. — Где здесь про инквизицию?
— Молчи, Янка! — накинулись на нее остальные ведьмы. — Дай дослушать, видишь, как все закручено!
— Сейчас будет про инквизицию! — успокоила тетка Роза сестру.
Тем временем в соседней Хотяевке разгорелись нешуточные страсти. Еще на ярмарке Пелагея приметила странного проповедника в черной рясе, брызгавшего слюной и оравшего что-то про искоренение ведьмовства. В тот день его никто особо не слушал. Зато на второй день ярмарки тот самый крестьянин, что гнался за Вийкой, поддержал блюстителя и рассказал, как Вийка, Коваленкова жена, на кладбище чародействовала и покойников вызывала. Да еще и описал прелести Вийкиного заступника. Только, по его рассказу, выходило что-то вроде той знаменитой ситуации, когда «вдоль дороги мертвые с косами стоят». Дружки его подтвердили страшилку, каждый добавил еще по покойнику, и завертелось…
Странный проповедник тотчас же кинул идею о крестовом походе с дальнейшим сожжением Вийки на костре. Народ воодушевился и попер дружным отрядом в Ведьмеево.
Не дошли. Половина заплутала в лесах, человек десять провалились в глубокую —топь, еще столько же сгинули навсегда. Проповедник сам вышел к Хотяевке только на пятый, не то шестой день, весь седой, сел на коня и больше его там не видели…
— Ой, страсть-то! — Баба Лета перекрестилась. — Что ж с Вийкой-то сталось? Читай; Розка, читай! Это ж прям интересней, чем по радио!
— А дальше…— Тетка Роза зашелестела страницами. — Дальше нет ничего! Одни рецепты! Где записи за девятнадцатый год?
Записи принесли. Но они начинались с мая девятнадцатого, и хоть вела их Пелагея, а имя Вийки периодически упоминалось, чем же закончилась странная история с покойником, так и не говорилось.
— Одно хорошо — жива болезная, Господь миловал! — обрадовалась баба Лета. — А где же тут инквизиторы?
— Проповедник!!! — Тетка выразительно потыкала пальцем в желтую страницу. — Каждый раз проповедник! Помните, Миша рассказывала, что конюху тому придурочному какой-то проповедник крышу своротил, теперь вот еще один. Вот как они появлялись — под видом проповедников!
— Но проповедник не смог пройти через лес! — напомнила тетя Ида, — А Сюнневе здесь утащили, да и за Мишкой тоже здесь гнались.
— Какой теперь лес, Ираидка? Три елки-метелки? Повырубили все на хрен, вот и ездят теперь всякие, после которых у нас калоши пропадают! — вмешалась бабуля Виолетта.
— На пис-то этот, который природу охраняет, наплевали и сверху придавили! Мать моя бесовка, это что?!!
С кухни донесся переливчатый вопль. Та-ак, доконал Сюнневе ее кукарачча…
Отвязанным паровозиком мы покатились на кухню. Маманя — красная, как сигнальная фара, тетка Роза — сигнальная труба, как обычно, баба Лета рулит, тетя Ида тормозит, а я — как водится, стоп-краном повисла на запятках.
Вот вломились мы на кухню. Со стороны гостевой прискакала баба Дара с сестричками.
— Где враг?! — бесновалась бабушка, потрясая пыльным фолиантом. — Сейчас я ему зубы из вонючей ротовой полости повыковыриваю!!! Сюнька, только умолкни сначала, мне Розки по самые чулки хватает! Взяли моду орать, как вороны в климаксе!!! Нет чтобы взять швабру, накостылять гаду тихонько, да еще заставить его самого свои косточки собирать!.. Где вражина, я вас спрашиваю?!
Бабушка Лета, заливаясь тоненьким смехом, тыкала пальцем в трясущуюся, как растаявший мармелад, Сюнневе.
Бедная деваха, решившая на ночь глядя порадовать нас фирменным финским пирогом, не учла одного — темпов прогресса. Ундине и в голову не пришло, что красивая блестящая штучка с разноцветными кнопочками и приделанной прозрачной миской придумана не ради этой самой миски. Подошло время смешивать прокрученный со специями рыбный фарш со сливками, и Сюнневе в кулинарном запале выдернула снимающийся контейнер из кухонного комбайна. Ну молодец, конечно, не растерялась. Смешала рыбку со сливками, отдраила миску, а когда стала засовывать ее обратно, то неожиданно нажала на кнопочку «Пуск»… Комбайн весело затарахтел и начал подпрыгивать, а бедная финка решила, что в миску вселились злые духи…
Тетка Роза стукнула по выключателю и в сердцах выпалила:
— Твою… рыбу!!!
Сюнневе решила, что ее ругают, и вдобавок ко всему заревела.
— Ой, голубчик, это я не тебе! — переполошилась тетя. — Это я так выражаюсь, чтобы Янку не травмировать!
И то правда. Мамуля, как я уже говорила, не переносила, когда тетка начинала крепко выражаться. Поэтому тете Розе приходилось подыскивать приемлемые цензурные заменители. Иногда получались довольно странные сочетания, потому что никто не знал исходного выражения. Большой загадкой, к примеру, до сих пор оставалось «…тазом над унитазом!» или «…через пупок с захватом левого кольца!».
— Больше меня травмировать уже невозможно! — Мамуля демонстративно зашарила по столу в поисках пустырника. — Я уже привыкла к твоей ужасающей бескультурности, Роза! И у меня отнюдь не учащается сердцебиение… не потеют руки… и одышки тоже не наблюдается!
— Весь медицинский справочник проштудировала? — хмыкнула тетка Роза.
— Я? — Губы у мамульки задрожали. — Справочник?!
Я подергала бабулю Дару за рукав:
— Ба,а они всегда такими были? И в детстве?
— А то! — охотно пустилась в воспоминания бабуля. — Розка вечно Иоанне в песочнице ведерко на голову надевала! Ну, Янка, та сразу губы в холодец и давай реветь! Тогда у нее бас был, не чета тому, что Розка себе накурила… А если эти двое не дрались, не сыпали друг другу за шиворот песок и не полоскались в ближайшей луже, то сообща мутузили Идку! И хорошо, потому что если эти трое объединялись, то доставалось твоему дедушке Витольду. Уж они ему и носки к тапочкам приклеивали, и коньяк заваркой разбавляли…
— Неправда! — Три сестры тотчас же бросились выяснять отношения и единым фронтом поперли на бабулю: — Мама, что вы рассказываете ребенку? А как же пиетет по отношению к старшему поколению?
Я только вздохнула. Тетка Ида после зелья Опупения что-то разошлась. Сейчас вся Семья будет долго и нудно выяснять отношения.
В общем, я потихоньку выскользнула в коридор и поплелась звонить Полли. У нее знакомых полгорода, а остальная половина — в добрых друзьях ходит. В данный момент мне нужен был работник местного архива.
— Работник архива? — переспросила я, услышав по телефону спотыкающуюся Минькину речь.
— Ой, Полинька, мне так неудобно тебя беспокоить, в общем, я, конечно, не настаиваю, не хотелось бы тебя обременять, это так неудобно…
— Неудобно компотом ноги мыть — прилипают! — отрезала я. — Будет тебе работник архива! Пойдем к Веньке-архивариусу, он, правда, безбожно понтуется и думает, что ему весь мир должен, причем не просто
